Том 2. Гай Мэннеринг

- Убеждение миссис Бертрам, что ребенок жив, было основано на словах цыганки, - сказал Плеидел, ловя его намек на лету. - Я завидую логичности ваших суждений, полковник, мне стыдно, что я сам до этого не додумался. Мы сейчас же разберемся в этом деле. Эй, послушай, милый, сходи-ка ты к тетушке Вуд в Каугейт. Там сейчас мой писец Драйвер. Не иначе как он играет в хайджинкс (я и мои подчиненные, полковник, в свободные от наших прямых обязанностей дни находим себе обязанности другие). Пусть он сию же минуту придет, и я заплачу за него все штрафы.

- Надеюсь, он явится сюда не ряженым? - спросил Мэннеринг.

- Ах, довольно об этом, если ты меня любишь, Хел[269], - сказал Плеидел. - Но надо постараться кое-что разузнать об этих выходцах из Египта[270]. Эх, кабы мне в этом путаном деле хоть за самую тоненькую ниточку ухватиться, посмотрели бы вы, как бы я тогда все распутал! Я бы добился правды от ваших bohemiens, {Цыган (франц.).} как их называют французы, и с большим успехом, чем Monitoire[271] или Plainte de Tournelle.[272][273] Я ведь умею допрашивать неподатливых свидетелей.

Пока мистер Плеидел хвалился своими профессиональными талантами, слуга вернулся, ведя за собой Драйвера, который так спешил, что на подбородке у него остались еще следы бараньего жира, а на верхней губе - пена от пива.

- Драйвер, вы должны немедленно разыскать бывшую горничную старой миссис Бертрам. Ищите ее где хотите, но если вы увидите, что нужно обратиться к Протоколу, табачнику Квиду или еще к кому-нибудь из этих людей, сами туда не суйтесь, а пошлите какую-нибудь свою знакомую.., у вас они есть, и они охотно для вас все сделают. Когда вы ее найдете, велите ей прийти ко мне завтра ровно в восемь.

- А если она захочет узнать зачем, что я ей скажу? - спросил лихой адъютант.

- Что хотите, - ответил Плеидел. - Неужели вы думаете, я вас еще учить буду, что соврать. Но пусть она только будет in praesentia,[274] как я уже сказал, к восьми часам.

Писец усмехнулся, откланялся и ушел.

- Это парень полезный, - сказал адвокат, - для нашего дела лучше и не подберешь. Он три ночи в неделю может не спать и писать под мою диктовку, или, что то же самое, он и во сне и наяву одинаково хорошо и правильно пишет. И притом он отличается большим постоянством; есть ведь такие, что то и дело из одной пивной в другую переходят, и надо человек двадцать посыльных, чтобы за ними гоняться, вроде тех молодцов, что сэра Джона Фальстафа в истчипских тавернах искали. Нет, этот так не носится, он всегда у одной только тетушки Вуд; зимой он у очага сидит, а летом - у окна, и дальше он ни за что не уйдет: в любое время, хоть днем, хоть ночью, как освободится - так только туда. По-моему, он никогда и не раздевается и спать не ложится - доброе пиво ему все на свете заменит, ему тогда ни есть, ни пить, ни спать, ничего не надо.

- Неужели он действительно в любую минуту готов трудиться? Что-то не верится, раз он такую жизнь ведет.

- Полноте, полковник, никогда еще ему пиво не мешало. После того как он говорить уже не в состоянии, писать он еще часами может. Помню, раз меня неожиданно вызвали написать прошение. Это было в субботу вечером, я сидел за обедом и не испытывал ни малейшего желания браться за это дело. Однако они затащили меня в Клерихью, и там мы стали пить, пока я целую хохлатую курицу в себя не влил[275]; тогда они принялись уговаривать меня, чтобы я составил эту бумагу. Надо было разыскать Драйвера; единственное, что мы могли сделать, это принести его туда. Ни говорить, ни двигаться он не мог. Но едва только ему в руку сунули перо, положили перед ним бумагу и он услыхал мой голос, как он начал писать, и знаете - не хуже любого каллиграфа, если не считать того, что пришлось к нему отдельного человека приставить, чтобы перо в чернила макать, а то он никак чернильницу разглядеть не мог. Право же, я в жизни не видел красивее почерка.

- Ну, и как же выглядел наутро плод ваших совместных усилий? - спросил полковник.

- Как? Отлично, даже трех слов менять не пришлось; в тот же день мы эту бумагу почтой отправили. Так вы, надеюсь, придете завтра ко мне позавтракать и послушать, что нам эта женщина скажет?

- Очень уж рано.

- А позднее никак нельзя. Если я завтра ровно в девять не буду в суде, то все подумают, что со мной удар приключился, а это и на ходе дела скажется.

- Ну хорошо, постараюсь завтра утром у вас быть.

На этом они расстались.

Наутро, проклиная, правда, в душе сырые шотландские зимы, полковник Мэннеринг явился к адвокату. Плейдел к этому времени успел усадить миссис Ребекку у огня, угостить ее чашкой шоколада и теперь разговаривал с ней об интересовавшем его деле.

- Нет же, уверяю вас, миссис Ребекка, ни у кого и в мыслях нет изменить волю вашей покойной госпожи; слово вам даю, что к завещанной вам сумме это никакого отношения не имеет. Вы ее заслужили тем, что ухаживали за покойной, и я был бы рад, если бы она была вдвое больше.