Вполне возможно, что когда Салтыков передавал Тургеневу рукописи первых своих рассказов — «обличительных», — он рассчитывал на его посредничество в возможных переговорах с Некрасовым, с которым не был еще знаком. Желание увидеть свое произведение в «Современнике» было естественно для писателя, «воспитанного на статьях Белинского».
В том же, что Некрасов взглянул на первые рассказы Салтыкова, быть может даже не читая их, глазами Тургенева, нет ничего удивительного. Во-первых, над теоретическими представлениями Некрасова об искусстве сильно тяготели тогда эстетические взгляды группы Тургенева, Дружинина, Боткина, враждебных той «утилитарной», «общественно-результативной» эстетике, которую провозглашал Салтыков. Во-вторых, крупнейший представитель в поэзии гоголевского «отрицательного» направления, Некрасов, как и Тургенев, враждебно отнесся (как вскоре и сам Салтыков) к обличительной литературе, так как уже тогда усматривал в ней мелкий реформистский практицизм.
Лишь огромный общественный успех «Губернских очерков» заставил Некрасова пересмотреть свою позицию. По возвращении из-за границы летом 1857 г. Некрасов, по словам все тех же воспоминаний Пантелеева, приехал с визитом к Салтыкову и выражал крайнее сожаление, что, положившись на отзыв Тургенева, не дал места «Губернским очеркам» в «Современнике», и предложил ему сотрудничество[203]
.Из сказанного выше ясно, однако, что слова «не дал места» следует понимать как сожаление не об отклонении рукописи всего произведения, в ту пору лишь начатого, а о том, что, вследствие отзыва Тургенева, Некрасов не проявил обычного своего издательского чутья к книге, оказавшейся скоро в центре литературно-общественной жизни страны.
В «Губернских очерках» современники увидели широкую картину жизни той России, последних лет крепостного строя, о которой даже представитель монархической идеологии славянофил Хомяков с горечью и негодованием писал в стихотворении по поводу Крымской войны:
Чтобы создать эту картину, Салтыкову нужно было, по его словам, «окунуться в болото» дореформенной провинции, пристально всмотреться в ее быт. «Вятка, — говорил он Л. Ф. Пантелееву, — имела на меня и благодетельное влияние: она меня сблизила с действительной жизнью и дала много материалов для «Губернских очерков», а ранее я писал вздор»[204]
.С другой стороны, чтобы творчески переработать впечатления от «безобразий провинциальной жизни», которые, находясь в Вятке, Салтыков, по собственному признанию, «видел <…> но не вдумывался в них, а как-то машинально впитывал их телом»[205]
, и создать из этих материалов книгу глубоко аналитическую и вместе с тем обладающую силой широких образных обобщений, — для этого автору нужно было выработать свой взгляд на современную русскую действительность и найти художественные средства его выражения.В литературе давно уже показано, как плотно насыщены «Губернские очерки» вятскими наблюдениями и переживаниями автора (хотя далеко не ими одними)[206]
. С Вяткой, с Вятской и Пермской губерниями связаны «герои» первой книги Салтыкова, бытовые и пейзажные зарисовки в ней, а также ее художественная «топонимика». Так, «Крутогорск» (первоначально «Крутые горы») — это сама Вятка, «Срывный» — Сарапул, «Оков» — Глазов, «Кречетов» — Орлов, «Черноборск» — Слободской и т. д. Немало в «Губернских очерках» и подлинных географических названий: губернии Пермская и Казанская, уезды Нолинский, Чердынский, Яранский, реки Кама и Ветлуга, Лупья и Уста, Пильва и Колва, пристани Порубовская и Трушниковская, села Лёнва, Усолье, Богородское, Ухтым, железоделательный завод в Очёре, Свиные горы и т. д.