Том 2. Искупление

— Ничего, — крикнул начальник, — со мной не пропадешь… Мы этой сменой, может, три дня план держать будем… Качественная, что ты… Семьдесят процентов железа… А краснухи, дерьма разного, под руками сколько угодно. Вот и будем давать партию краснухи, к ней пару вагонеток синей… Вместе смешается в опрокиде, имеешь норму, предусмотренную разнарядкой… Что ты… Это ж дело государственное… Перед Новым годом план потухнет… Ты ж учился, понимаешь… А какое ж настроение у людей будет? Опять же Иваныч первого числа по московскому радио выступает…

Ким вращал шеей, прикрывался ладонью. К счастью, порывы ветра, все усиливающиеся по мере сужения выработки, срывали дыханье начальника прямо с его губ и уносили, часть же, достигшая лица, была сильно разжижена, почти утратив утробный запах.

— Держись, — неожиданно крикнул начальник. — Сейчас понесет.

Впереди выработка переходила в узкий лаз высотой не более метра. Ким нырнул туда, и его поволокло, казалось, он тонет, подбородком касаясь колен, с болью в позвоночнике, с открытым ртом, с вытянутыми книзу руками, царапавшими пальцами щебенку. Наконец его выбросило, и он полежал некоторое время забывшись, пока рядом не выбросило начальника, сразу начавшего отплевываться и ругать почему-то торговых работников. Ким встал, огляделся. Они находились в околоствольном дворе вентиляционной шахты. Перед клетьевой частью ствола стояли на ржавых рельсах три оставленные здесь с незапамятных времен вагонетки, маленькие, ржавые, старого образца, наполненные превратившейся в жидкую грязь низкосортной рудой. Слева виднелись остатки диспетчерской, торчали доски и куски жести. Посреди двора валялась погнутая буровая штанга, оторванная штанина проходческого резинового комбинезона, а на сыром бетоне сохранилось накопченное карбидной лампой ругательство.

— Здесь когда-то работа кипела. — сказал начальник, — шум, треск… Теперь руду вычерпали, главный ствол в центре залежи пробили… Только для вентиляции пользуемся… Сороковый горизонт с тех времен и стоял… Обрушение началось, руду бросили… А там же качество… Вызвал меня Иваныч, я и вспомнил… Ничего, смену выдержит… Это ты просто внизу был, вот и поехало… Да и ты начерпал неплохо, не обижу… Полезай, полезай…

Он вновь обнял Кима за плечи, подвел его к ходовой части ствола, оборудованной лестницами и хорошо освещенной.

— Вы долго здесь? — спросил Ким, подсознательно чувствуя, что начальник хочет быстрей избавиться, так как ему приходится напрягаться, чтоб говорить ласково, подавляя неприязнь.

— Сейчас кончаем, — ответил начальник, — пойду ребят выводить… Ладно, желаю тебе… Может, что не так, не обижайся… Шахта, сам понимаешь…

Лицо начальника было теперь неподвижным, под глазами мешки, кожа на щеках с синеватым оттенком, прорезанная множеством красных жилок. Он выглядел совсем стариком, хоть, наверное, ему еще не исполнилось и пятидесяти.

— Желаю вам, — сказал Ким, испытывая вдруг прилив жалости и сам удивляясь этому приливу, очевидно, вызванному причинами чисто внешними, попросту усталым человеческим лицом, на долю секунды утратившим конкретную принадлежность. Так даже осужденный, очнувшись после пытки, видит желтое от бессонницы, лихорадочное лицо палача и может испытать мгновенный укол жалости к нему.