Том 2 Иван Иванович

Доктор посмотрел на адрес и на почтовый штамп. Письмо написано давно, наверно, каюр, который вез почту, сумел навестить по пути все знакомые стойбища… Иван Иванович медленно вскрыл его, но прочитал залпом. Больничные новости. Гусев, Леша, женщина с крупозкой, Ольга (эх, Ольга!), сообщение о Бурденко…

«Что такое с Бурденко? — Иван Иванович перечитал конец письма. — Да, получил Сталинскую премию. Это замечательно! Бурденко Николаю Ниловичу, профессору-академику, за научные работы по хирургии центральной и периферической нервной системы… Постановление Совнаркома в газете от четырнадцатого марта… Почему же мы не знаем?»

— Никита! — крикнул Иван Иванович своему ассистенту и секретарю. — Мы разве не получали «Правду» за четырнадцатое марта?

— Да, я ведь говорил вам… Она очень задержалась в пути, а потом нарта с этой почтой провалилась в полынью. Снег падал, и такая метель крутила на реке, что каюры не заметили, где гиблое место. Это было восьмого мая.

— Как восьмого мая? — Иван Иванович снова перечитал сообщение Хижняка о Леше. — Вторая нога… Вот несчастный парень! Нужна операция с левой стороны. Немедленно! Уже появилась синева… А письмо написано? Черт возьми, как оно давно написано! Которое же число у нас сегодня, Никита?

— Одиннадцатое мая, — угрюмо сказал Никита.

Легкомысленное, беспечное отношение доктора к самому себе огорчало юношу. Всех больных не перелечишь! Они едут и едут, не считаясь с тем, что дорога вот-вот кончится. Как будет Никита выбираться с хирургом на прииски, об этом никто не думает. Марфа помалкивает: она рада бы залучить Ивана Ивановича на постоянную работу, а он занят с утра до вечера и не представляет, что такое весенняя распутица в тайге. Когда Никита пытается внушить ему, что поездка в это время не только трудна, но и опасна, доктор говорит, не дослушав:

— Завтра будем делать операцию по поводу…

Поводов предостаточно, и все они кажутся серьезными. Ведь речь идет о живых людях, которым нужна, совершенно необходима медицинская помощь. Как можно отказать?! И отказов не бывает.

— Уже одиннадцатое мая, — повторил Никита, — а якутская примета говорит: «Мороз — белый бык, и два у него рога — один ломается на первого Афанасия — это пятого марта, другой рог — на второго Афанасия, двадцать четвертого апреля, а на третьего Афанасия, четырнадцатого мая, и все тело опадает». Вот-вот начнется распутица, Иван Иванович! Конечно, если вы останетесь в тайге до летней дороги, тогда можно будет ехать верхом на оленях…

— Почему верхом? — Иван Иванович перестал вчитываться в строки письма, и лицо его выразило неукротимую решимость. — Мы выедем завтра на нартах.

От неожиданности Никита так быстро повернулся, что чуть не опрокинул со стола блестящий бак — бигс, куда он складывал щипцами стерильные салфетки и полотенца.

— Завтра?!

— Да. Лети в райсовет и скажи Марфе Васильевне, что завтра мы должны выехать на Каменушку. Меня вызывают к тяжелобольному.

— Сейчас я иду. Только надо подсчитать, успеем ли мы теперь…

— Почему же не успеем? — уже нетерпеливо промолвил Иван Иванович. — Реки здесь вскрываются не раньше двадцать четвертого мая, а то и шестого — седьмого июня. Значит, в нашем распоряжении около двадцати дней.

— Мы теперь поедем медленнее, чем зимой: ведь подставы не успеют выслать, — ответил Никита, тщательно закрывая крышку бигса.

— Проедем, сколько сможем, а там доплывем на плотике.

Лицо Никиты повеселело. Он тоже не терпел проволочек, но действовать очертя голову не любил.

— Да, надо отправляться как можно скорее, — сказал Иван Иванович, щурясь от ослепительного солнечного блеска.

Он прошел по ледяному мосту мимо так и не застывших полыней и вынул из кармана дошки синие очки-«консервы». Но прежде чем надеть их, он, стоя на берегу, осмотрелся внимательно. Весна приближалась к мировому Полюсу холода. Пролетев тысячи километров, сломив бешеное сопротивление зимних заслонов, она явилась сюда, правда, уже в середине мая, все той же нежной, юной, извечно тревожащей… Но тут свои поправки к весне, длящейся не больше двух недель: солнце, вставшее вполнеба, яркое, почти по-летнему лучистое, и еще не тронутая его теплом снежная пелена. Блеск, отраженный от белизны снега, режет глаза нестерпимо. День-два проведет путник в дороге без темных очков — и сляжет в первом зимовье с мокрой тряпкой на воспаленных глазах. Только ночами сможет он пробираться потом, прячась от солнца. Поэтому бывалые таежники делают себе в случае нужды заслонки из древесной коры с узкими прорезями-щелками.

«Где же в такой яркий, но холодный день плутает Степан? Весна? Ну, само собой разумеется! Но вот бегает по лесу совсем недавно оперированный тяжелобольной, и кто знает, какие последствия вызовет его поведение?! Иван Иванович сердитым движением зацепил очки за маленькие крепкие уши и быстрыми шагами пошел к чумам.

Его встретили возгласы ребятишек и женщин:

— Пришла Степан!

— Здоровый пришла!

— Оленя убила! Улахан олень-то, улахан!

Доктор, не задерживаясь в толпе сбежавшегося народа, прошел в чум.

Степан, гревшийся у очага, робко поднялся, виновато опустил руки…