Том 2 Иван Иванович

— Погуляй пока. Отдохни, — промолвил он ласково. — Я рад душевно избавить тебя от всяких забот. Вот если бы ты снова подарила мне сына или дочку… А сидеть дома одной, конечно, нехорошо… скучно.

— Очень нехорошо! — горячо откликнулась Ольга. — И не так скучно, как стыдно. Ведь меня не то угнетает, что ты занят целый день, а то, что я сама бездельничаю. Убрать в квартире, картошки начистить — разве это занятие для меня! И получается в нашей жизни страшный разрыв. Ты говоришь: отдохни. А от чего мне отдыхать, после каких трудов? Я вот приехала сюда и смотрю, сколько вы здесь понастроили на диком, голом месте! Асфальтированные дороги, заводы, города настоящие. Логунов рассказывал, да и сама вижу: все новенькое — и мне завидно. Радостно и завидно: я тоже хочу делать что-нибудь нужное. Посоветуй, пожалуйста, ты лучше знаешь, для чего я здесь могу пригодиться. — Ольга остановилась на дорожке, крепко сжав обеими руками локоть мужа, задержала и его.

Больница находилась уже рядом, и озабоченный взгляд Ивана Ивановича, хирурга и заведующего этим лечебным учреждением, устремился туда, а за ним и все его помыслы. Но женщина — жена — стояла рядом и ждала ответа. Можно ли было дать на ходу серьезный совет! Однако Иван Иванович любил ее и на минуточку еще вернулся к ней.

— У тебя очень увлекающийся характер, Оленька, — сказал он с доброй улыбкой. — Не надо разбрасываться. Раз уж ты остановилась в последнее время на курсах иностранных языков, то постарайся закончить их, хотя бы заочно. А для практики переведи для меня одну научную работу с английского. Сам я с ней никак не справлюсь.

Иван Иванович стоял возле постели недавно оперированного им якутского мальчика.

Юре, сыну учительницы из наслега, было пять с половиной лет, но он так серьезно посматривал на всех, так вдумчиво рассуждал, что доктор не шутя называл его иногда Юрием Гавриловичем.

— Как чувствуешь себя, Юрок? — спросил Иван Иванович, бережно забирая с подушки слабую, чуть влажную ручонку.

— Лучше, — медлительно проговорил мальчуган. Он хорошо владел русским языком. — Пальцами уже шевелю.

— Еще достижение! — Иван Иванович присел на табурет у койки, вопросительно взглянув на дежурного фельдшера Хижняка, откинул одеяло. — Да ты молодец совсем, — проговорил он, осторожно пробуя выпрямить ноги мальчика, до сих пор судорожно скрещенные в лодыжках и поджатые к животу.

— Определенно лучше, — сказал он и обратился к Хижняку: — А как движения в тазобедренных суставах?

— Чуть-чуть, но начинается ясное расторможение, а пальцами шевелит вовсю. Я ему наказываю: действуй больше, и — действует. Это боевой парень!

Улыбка, расцветшая в синих мохнатых от ресниц глазах Хижняка, словно перепорхнула в чернущие раскосые глазенки «боевого парня», и он сразу превратился в обычного пятилетнего ребенка.

— Скоро разрешим тебе сидеть, — пообещал Иван Иванович, с грустной нежностью присматриваясь к своему пациенту, который напомнил ему собственную утрату. Правда, у его дочки случилось другое: тяжелое осложнение после скарлатины, ко, наверно, такая же серьезная лежала она в подушках. Дети страшно взрослеют во время болезни, а этот начал болеть, когда ему было всего три года.

— Попробуй разогнуть ногу сам. — Иван Иванович, сочувственно морща губы, проследил за усилием ребенка, послушно преодолевавшего боль в онемевших мускулах.

Только капельки пота выступили над стиснутым ртом и на крутом лобике Юрия Гавриловича да глаза, будто помогавшие движению, выразили напряженную недетскую собранность.

— Я говорю — боевой! — произнес Хижняк, вздыхая с радостным облегчением; он тоже, вместе с подошедшим невропатологом Валерьяном Валентиновичем, всей душой принимал участие в испытании.

Валерьян Валентинович был похож на позолоченного Петрушку: золотые очки, острый нос в золотых веснушках, золотистые пряди длинных волос. Он любил детей, и они платили ему теплой взаимностью, подкупаемые его добротой и сказочной внешностью.

— Вот как я теперь умею, — похвалился мальчик и признательно посмотрел на докторов, разделявших его нешуточное торжество.

— Сегодня назначим тебе лечебную гимнастику, — решил Иван Иванович. — Денис Антонович станет с тобой заниматься. Будешь дрыгать ногами, как лягушонок. Потом ползать начнешь.

— Хорошо! — с готовностью отозвался мальчик.

Ему опротивела постель, он устал болеть и соглашался на все, лишь бы поскорее встать на ноги. Больше двух лет он пролежал в гипсе с парализованной нижней половиной тела.

Хирург Гусев, бывший до приезда Ивана Ивановича заведующим больницей, определил у него туберкулез позвоночника и упорно отстаивал свой первичный диагноз. Только когда ребенку стало совсем плохо, он согласился на консилиуме с мнением невропатолога и Ивана Ивановича, имевшего порядочный опыт по нейрохирургии.

После полутора месяцев клинического наблюдения маленького больного положили на операционный стол, и Иван Иванович удалил ему кисту, которая сдавливала спинной мозг. Никаких туберкулезных явлений не оказалось.