В молчании Дьюи кроются скорбь и глубокая усталость. Он стремился точно узнать, «что произошло той ночью». Теперь он уже дважды услышал об этом, и две версии были очень похожи, единственное серьезное несоответствие было в том, что Хикок приписывал все четыре убийства Смиту, в то время как Смит говорил, что обеих женщин застрелил Хикок. Но признания, хотя они давали ответы на вопросы как и почему, напрочь разрушали его представления о четком, спланированном преступлении. Убийства были психологическим несчастным случаем, по сути дела, актом безличным; жертвы могли точно так же быть убиты молнией. Если бы не одно отличие: они испытали продолжительный ужас, они страдали. И Дьюи не мог забыть об их страданиях. Тем не менее он мог смотреть на человека, сидевшего рядом с ним, без гнева — пожалуй, даже с некоторым сочувствием — ведь жизнь Перри Смита вовсе не была медом, это были жалкие, уродливые и одинокие скитания от одного миража к другому. Сочувствие Дьюи, однако, было не настолько глубоко, чтобы допустить прощение или снисхождение. Детектив надеялся увидеть Перри и его сообщника на виселице — повешенными спиной к спине. Дунц спросил Смита:
— Кстати, сколько денег вы нашли у Клаттеров?
— От сорока до пятидесяти долларов.
Среди животных Гарден-Сити есть два серых кота, которые всегда вместе, — тощие, грязные существа с необычными повадками. Главный обряд дня они совершают в сумерках. Сначала они несутся по Мэйн-стрит, останавливаясь, чтобы тщательно обследовать передние решетки автомобилей, особенно тех, что оставлены на стоянке перед двумя отелями, «Виндзором» и «Уорреном», поскольку именно из этих машин, принадлежащих, как правило, приезжающим издалека, можно извлечь ворон, синиц и воробьев, которые безрассудно перелетают дорогу перед близко идущим транспортом. Пользуясь когтями как хирургическими инструментами, коты вытаскивают из решеток каждую пернатую жертву. Завершив свой рейд на Мэйн-стрит, они неизменно поворачивают на Грант-стрит и вприпрыжку мчатся к площади перед зданием суда — еще одному из их охотничьих угодий, к тому же в среду, 6 января, весьма многообещающему, ибо все окрестные дворы были уставлены машинами, доставившими в город часть той толпы, что собралась на площади.
Толпа начала скапливаться к четырем, поскольку именно этот час прокурор округа назвал как возможное время прибытия Хикока и Смита. После того, как в воскресенье вечером по телевидению было объявлено о том, что Хикок сделал признание, в Гарден-Сити сразу же стянулись журналисты всех мастей и направлений: представители ведущих служб новостей, фотографы, кинохроникеры и телеоператоры, репортеры из Миссури, Небраски, Оклахомы, Техаса и, конечно, из самого Канзаса — всего человек двадцать — двадцать пять. Многие из них ждали уже три дня, не имея иной работы, кроме как брать интервью у дежурного с автозаправочной станции, Джеймса Спора, который, увидев опубликованные фотографии обвиняемых в убийстве, опознал в них клиентов, купивших у него горючего на три доллара и шесть центов в ночь холкомбской трагедии.
Эти профессиональные наблюдатели готовились запечатлеть возвращение в Канзас Хикока и Смита, и капитан Джеральд Марри из дорожно-патрульной службы зарезервировал для них вполне достаточно места перед входом в здание суда — возле ступеней, по которым задержанные должны были подняться на пути в окружную тюрьму, которая занимает верхний этаж четырехэтажного здания. Один из репортеров, Ричард Парр из «Канзас-Сити стар», раздобыл копию номера «Лас-Вегас сан», выпущенного в понедельник. Заголовок газеты вызвал взрыв смеха: СУЩЕСТВУЕТ ОПАСНОСТЬ, ЧТО ПОДОЗРЕВАЕМЫХ В УБИЙСТВЕ ЛИНЧУЕТ ТОЛПА. Капитан Марри заметил: «Что-то на линчевание все это не очень похоже».