Том 2. Хладнокровное убийство. Призраки в солнечном свете

В этой выдержке приводится множество других наблюдений, собранных авторами труда: «Несмотря на склонность к насилию, все эти люди в глубине души считали себя физически слабыми, подавленными и недостаточно развитыми. В каждом случае в жизни исследуемого имела место значительная доля сексуального запрета. Для всех них взрослые женщины были существами пугающими, а в двух случаях присутствовало откровенное сексуальное извращение. К тому же они все в ранние годы своей жизни боялись, что их считают женоподобными, физически недоразвитыми или болезненными… Во всех четырех случаях были исторические свидетельства измененного состояния сознания, часто в связи со вспышкой насилия. Двое рассказывали о серьезных случаях «забытья» — трансоподобных состояниях, во время которых они буйствовали и совершали бессмысленные поступки, а двое других говорили о менее серьезных и, возможно, менее заметно проявляющихся приступах амнезии. В момент фактического насилия они часто чувствовали отстранение или отдаление от себя, как будто наблюдали за кем-то другим… Также в историческом фоне всех указанных случаев была замечена повышенная доля насилия со стороны родителей… Один из исследуемых сказал, что его «пороли по любому поводу»… Другого много раз сильно избивали, чтобы «сломить» его упрямство и прекратить «припадки», равно как и для того, чтобы он исправил свое предположительно плохое поведение… Присутствие в истории исследуемого эпизодов применения к нему чрезвычайного насилия, либо воображаемых, либо действительно пережитых в детстве, соответствует психоаналитической гипотезе, согласно которой подвергание ребенка подавляющим стимулам прежде, чем он может с ними справиться, тесно связано с ранними дефектами в формировании эго, а позднее и серьезными нарушениями контролирования импульсов. Во всех случаях были свидетельства серьезной эмоциональной недостаточности в ранний период жизни. Эта недостаточность, возможно, была связана с продолжительным или постоянным отсутствием одного или обоих родителей, хаотической жизнью семьи, когда родители неизвестны, либо с прямым отвержением ребенка одним или обоими родителями, когда ребенок рос у чужих людей… Имелись свидетельства нарушений в эмоциональной организации. Для всех этих людей было характерно отсутствие злости или гнева при совершении сильных агрессивных действий. Ни один не упомянул о чувстве гнева в связи с убийством и о том, что он в принципе способен испытывать сильный гнев, хотя каждый из них был способен на сильную и зверскую агрессию… Их отношения с другими людьми носили характер поверхностных и холодных, что приводило к ощущению одиночества и изоляции. Люди для них едва ли были реальными существами в том смысле, что не могли вызывать теплые или положительные (и даже негативные) чувства… Те трое, что были приговорены к смертной казни, не питали особых эмоций в отношении собственной судьбы и судьбы своих жертв. Депрессия, чувство вины или раскаяния поразительным образом отсутствовали… Таких индивидуумов можно считать склонными к убийству в том смысле, что они либо несут непомерное бремя агрессивной энергии, либо обладают нестабильной защитной системой эго, которая периодически допускает неприкрытый и животный выплеск такой энергии. Смертоносный потенциал может прийти в действие, особенно когда некоторое нарушение равновесия уже имеет место, если будущая жертва подсознательно воспринимается как ключевая фигура в каком-то эпизоде из прошлого, который травмировал психику убийцы. Поведение или даже просто появление этой фигуры приводит к психологической перегрузке и без того неуравновешенного человека, и это влечет за собой внезапную вспышку насилия, как удар по капсюлю приводит к мощнейшему взрыву… Гипотеза неосознанной мотивации объясняет, почему убийцы воспринимали безобидное поведение по существу незнакомых им людей как провокационное и, следовательно, видели в них подходящий объект для агрессии. Но почему убийство? Большинство людей, к счастью, не отвечает убийством даже на чрезвычайно сильные провокации. В описанных случаях, однако, убийцы были предрасположены к серьезным отклонениям в восприятии действительности и весьма слабо могли контролировать свои порывы в течение периодов повышенной напряженности и усиления дезорганизации. В такие периоды случайный знакомый или даже незнакомец легко мог утратить свое реальное значение и занять место той личности, с которой связаны неосознанные травмирующие ситуации. «Старый» конфликт оживает, и агрессия стремительно достигает смертоносной силы… Когда происходят такие бессмысленные убийства, их стоит рассматривать как конечный результат периода нарастающей напряженности и дезорганизации в убийце, начавшегося до контакта с жертвой, которая, вписываясь в осознаваемую конфликтную схему убийцы, невольно приводит в действие его смертоносный потенциал».