Том 2. Хладнокровное убийство. Призраки в солнечном свете

Как будто для его брата и сестер жизнь была медом! Может, и так, только тогда медом называется постоянное вытирание маминой пьяной блевотины, отсутствие приличной одежды и полуголодное существование. Однако что правда, то правда, все трое закончили среднюю школу. Джимми так вообще был лучшим в классе, и этим он был обязан исключительно своей силе воли. И именно от этого, казалось Барбаре Джонсон, его самоубийство было таким зловещим. Сила воли, отвага, трудолюбие — ни одно из этих качеств не могло изменить участи детей Текса Джона. Их преследовал рок, против которого добродетель не была защитой. Не то чтобы Перри был добродетелен или Ферн. Когда Ферн было четырнадцать, она изменила имя, и всю оставшуюся часть своей короткой жизни она старалась оправдать новое имя: Джой^[3]. Она была беспечной девочкой, «всеми любимой» — пожалуй, этих «всех» было многовато, так как она была неравнодушна к мужчинам, хотя ей по разным причинам не очень с ними везло. Во всяком случае, мужчины того типа, который ей нравился, всегда ее бросали. Ее мать умерла в алкогольной коме, и она боялась пить — однако пила. Еще не достигнув двадцати лет, Джой-Ферн начинала день с бутылки пива. Позже одним летним вечером она упала из окна гостиничного номера. При падении она ударилась о шатер театра, отскочила от него и скатилась под колеса такси. Наверху в пустом номере полиция нашла ее туфли, кошелек без денег и бутылку из-под виски.

Можно было понять Ферн и простить ее, но у Джимми была совсем другая история. Миссис Джонсон посмотрела на его фотографию, на которой он был в морской форме; во время войны он служил во флоте. Стройный, бледный молодой моряк с удлиненным лицом, овеянным строгостью и праведностью, он стоит, обняв за талию девушку, на которой позже женился, и, по мнению миссис Джонсон, как раз этого ему делать не следовало, потому что у них не было ничего общего — серьезный Джимми и эта флотская девчонка, на чьих стеклянных бусинках играло теперь уже давно померкшее солнце. Но то чувство, которое Джимми к ней питал, никак нельзя было назвать нормальной любовью; это была страсть — страсть, доходящая до патологии. Что касается девушки, то она, должно быть, любила его, и любила по-настоящему, иначе не сделала бы того, что сделала. Если бы только Джимми в это поверил! Если бы он был способен поверить. Но ревность совершенно им овладела. Он терзался мыслями о мужчинах, с которыми она спала до женитьбы; более того, он был уверен, что она продолжает вести распутный образ жизни — что каждый раз, когда он уходит в море или даже просто покидает дом на несколько часов, она изменяет ему с многочисленными любовниками, и без конца требовал от нее признать их существование. Потом она нацелила себе между глаз дуло ружья и нажала спусковой крючок пальцем ноги. Когда Джимми нашел ее, он не вызывал полицию. Он поднял ее на руки, положил на кровать и лег рядом. Приблизительно на рассвете следующего дня он перезарядил ружье и покончил с собой.

Против портрета Джимми и его жены была фотография Перри в военной форме. Это была вырезка из газеты, и сопровождалась она таким текстом: «Штаб Армии Соединенных Штатов, штат Аляска. Капитан Мэйсон, служащий отдела информации, приветствует прибывшего на базу военно-воздушных сил в Эльмендорфе рядового Перри Э. Смита 23 лет — первого ветерана корейской войны, который вернулся в Анкоридж, штат Аляска. Смит 15 месяцев прослужил военным инженером в 24-й дивизии. Перелет из Сиэтла в Анкоридж стал подарком Смиту от Северных тихоокеанских авиалиний. Бортпроводница мисс Линн Маркиз приветливо улыбается пассажиру. (Официальная фотография Армии США.)». Капитан Мэйсон смотрит на рядового Смита, протягивая ему руку, но рядовой Смит смотрит в объектив. В выражении его лица миссис Джонсон виделась, или мерещилась, не благодарность, но высокомерие, а вместо гордости — непомерное тщеславие. Вполне могло быть, что он встретил на мосту человека и сбросил его в воду. Конечно же, так все и было. Она никогда в этом не сомневалась.

Барбара закрыла альбом и включила телевизор, но это ее не утешило. Что если он вдруг заявится? Детективы ее нашли, почему бы и Перри не найти? Может не рассчитывать на ее помощь, она даже в дом его не впустит. Передняя дверь была заперта, но дверь в сад открыта. Сад был весь белый от морского тумана; может быть, это собрались духи: мама, Джимми, Ферн. Запирая дверь на засов, миссис Джонсон принимала меры предосторожности не только против живых людей.

Ливень. Дождь. Льет как из ведра. Дик побежал. Перри припустил за ним, но он не мог бежать так быстро: ноги его были короче, и он тащил чемодан. Дик забежал в укрытие — сарай около шоссе — намного раньше него. После отъезда из Омахи, проведя ночь в ночлежке Армии спасения, они пересекли границу между Небраской и Айовой на попутном грузовике. Последние несколько часов они шли пешком. Дождь начался, когда они были в шестнадцати милях севернее айовского поселка под названием Тенвилл-Джанкшн.

В сарае было темно.

— Дик? — окликнул Перри.