Том 2. Книга Монеллы

В одно осеннее утро, когда поблекшие лесные верхушки еще горели отблесками зари, Бюшетт увидела что-то зеленое, шевелившееся перед Волчьей пастью. Это что-то имело руки и ноги, а голова, казалось, принадлежала девочке одних лет с Бюшетт.

Сначала Бюшетт было страшно подойти поближе. Она даже не посмела подозвать отца. Она думала, что это одно из тех существ, которые откликались в Волчьей пасти, когда там говорили громко. Она закрыла глаза, боясь пошевельнуться и ожидая рокового нападения. И, вытянув головку, она услыхала рыданье, донесшееся оттуда. Странная зеленая девочка плакала. Тогда Бюшетт открыла глаза, и душе ее стало больно. Она увидела зеленое личико, мягкое и грустное, облитое слезами, и две зеленые нервные ручки прижимались к горлу странной девочки.

— Может быть, она упала в дурные, красящие листья, — подумала Бюшетт.

И она смело стала пробиваться сквозь сплетенья папоротников, щетинившихся своими крючками и зацепками, пока почти не коснулась загадочной фигурки. Зеленые ручки протянулись к Бюшетт из терновых увядших кустов.

— Она похожа на меня, — подумала Бюшетт, — но она забавного цвета.

Зеленое плачущее созданьице было полуодето в род туники, сшитой из листьев. Это действительно была девочка, имевшая цвет дикого растения. Бюшетт думала, что ее ножки вросли в землю. Но она очень проворно двигала ими.

Бюшетт погладила ее по волосам и взяла за руку. Она, все еще плача, дала себя вести. По-видимому, она не умела говорить..

— Ах, Боже мой! Зеленая дьяволица! — вскрикнул отец Бюшетт, увидев ее. — Откуда ты, малыш, почему ты такая зеленая? Ты не умеешь говорить?

Нельзя было узнать, слышала ли зеленая девочка. «Может быть, она голодна», — сказал он и подал ей кусок хлеба и кувшин. Она повертела хлеб в руках и бросила на землю, а кувшин стала трясти, чтоб послушать, как плещет вино.

Бюшетт попросила отца не оставлять это бедное созданье в лесу на ночь. Угольные кучи заблестели одна за другой в сумерках и зеленая девочка, дрожа от страха, смотрела на огни. Когда она вошла в домик, она убежала от света. Она не могла привыкнуть к огню и кричала всякий раз, как зажигали свечу.

Увидев ее, мать Бюшетт перекрестилась. «Храни меня Бог, — сказала она, — если это нечистая сила; но, во всяком случае, это не христианка».

Эта зеленая девочка не хотела дотронуться ни до хлеба, ни до соли, ни до вина: очевидно, она не могла быть ни крещеной, ни причащенной. Сообщили священнику прихода, и тот переступил порог в ту минуту, как Бюшетт угощала созданьице бобами в стручках.

Казалось, она очень обрадовалась и бросилась раскалывать ногтями стебель, думая найти внутри бобы. Обманувшись в своих ожиданьях, она снова стала плакать, пока Бюшетт не открыла ей стручок. Тогда она стала грызть бобы, поглядывая на священника.

Призвали сельского учителя, но и это не помогло. От нее не могли добиться ни одного членораздельного звука, ни понимания человеческого слова. Она плакала, смеялась или испускала странные крики.

Священник подверг ее тщательному исследованию, но никак не мог найти на ее теле признаков нечистой силы. В ближайшее воскресенье ее повели в церковь, где она не проявила никакого беспокойства, разве лишь застонала, когда ее облили святой водой. Но она не отступила перед крестом и, проводя руками по святым ранам и уколам от тернового венца, она, казалось, скорбела.

Люди в деревне смотрели на нее с большим любопытством; некоторые со страхом; и, несмотря на решение священника, о ней говорили, как о «зеленой дьяволице». Она питалась только зернами и плодами; всякий раз, как ей давали колосья или ветки с фруктами, она разрезала стебель и раскалывала дерево и плакала от разочарования. Бюшетт никак не могла научить ее, где нужно искать хлебный зерна и вишни и огорчение ее всегда было одинаково сильно.

Из подражания она скоро научилась носить дрова, воду, мести комнату, стирать пыль и даже шить, хотя холст она брала в руки с некоторым отвращением. Но никогда она не могла решиться развести огонь, или хотя бы только подойти к печи.

Тем временем Бюшетт подросла и родители решили отдать ее в служанки. Это ее очень огорчило и по вечерам она тихонько рыдала под одеялом. Зеленая девушка с жалостью смотрела на свою подружку. По утрам она долго пристально глядела в глаза Бюшетт, и ее глаза наливались слезами. Потом, ночью, плачущая Бюшетт чувствовала мягкую руку, нежно гладившую ее по волосам, свежие уста на своей щеке.

Приближался срок, когда Бюшетт должна была пойти в услуженье. Она рыдала тетерь почти так же жалобно, как зеленое созданье в тот день, когда его нашли покинутым перед Волчьей пастью.

И в последний вечер, когда отец и мать Бюшетт спали, зеленая девушка погладила плачущую подругу по волосам и взяла ее за руку. Она открыла дверь и простерла руку в ночь. Как когда-то Бюшетт повела ее к домам людей, она увела ее за руку к неведомой свободе.

Верная