Том 2. Лорд Тилбери и другие

В данную минуту он как раз демонстрировал произошедшую в нем перемену. Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул кулаком по столу.

— Будешь слушать? — заорал он. — У тебя в одно ухо…

— Ладно, ладно, — печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бастабл перенял худшие черты покойного Саймона Легри.[11] Он оторвал взгляд от лужайки и широко зевнул.

— Прекрати! — заорал наставник.

— Ладно.

— Никаких «ладно»! — гремел злопамятный учитель, который при виде питомца мгновенно вспоминал клей. — Когда я к тебе обращаюсь, говори «да, сэр», четко и уважительно.

— Да, сэр. — буркнул Гораций.

Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.

— Во французском языке, — произнес мистер Бастабл, — перед существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например, un homme — мужчина, un oiseau — птица.

— Ща села на дерево, — заметил Гораций, плавно переходя к уроку естествознания.

Мистер Бастабл попытался испепелить его взглядом.

— Не отвлекайся! — взревел он. — И не «ща», а сейчас.

— Вот и я про что, — сказал Гораций.

— …и une — перед существительными женского рода, например une dame — дама, une allumette — спичка, une histoire — история, une plume — перо. Ясно?

— Да вроде.

— Что значит «вроде»?

— Ну, — спокойно отвечал Гораций, — вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего — непонятно.

Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.

— «Ложат»! — в отчаянии повторил он. — Разве культурные люди так говорят?

— Не знаю, — упорствовал Гораций, — я с такими людями не говорю.

— Сэр, — машинально поправил мистер Бастабл.

— Сэр.

— И не «людями», а «людьми». — Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать. — Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересуют занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.

— Знаю, — устало отвечал Гораций, — надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.

— Можешь.

— Ладно.

— Да, сэр! — Глаза мистера Бастабла зловеще блеснули.

— Да, сэр.

Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.

— Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?

— Так культурные люди не говорят, — возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. — Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не «с» зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий — его любимый исторический персонаж.) — Сами ж мне и талдычили.

Каждый учитель в душе политик. Мистер Бастабл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.

— Да научишься ты как следует произносить слова?! — заорал он. — Можно ли так коверкать! Вот, — он вытащил толстую книгу. — Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… — он задумался, подбирая сравнение, — не как мальчишка для гольфа.

— А чего такого? — спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.

Мистер Бастабл не дал сбить себя на спор.

— Читай, — сказал он. — С девяносто девятой страницы. Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.

— В ету епоху, — уныло начал он.

— Эту эпоху.

— В эту эпоху монастыри Эвропы…

— Европы.

— Я и прочел «Эвропы», — обиделся Гораций, — в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…

— Соборами.

— В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… — Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. — У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…

— Не отвлекайся, — рявкнул мистер Бастабл.

— …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Bay! — выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, — родился в 1101 году в Бурбундии.

— Бургундии.

— …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утон-чен-ный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.

Гораций в гневе запнулся. Он плохо разбирался в святых, но вкусы свои знал. Что-то подсказывало: святой Бернард ему не понравится.

— Девчонка! — фыркнул он.

Мистер Бастабл изготовился миру явить нового Легри, когда в дверь негромко постучали.

— Простите, что прерываю, сэр, — сказал Робертс, дворецкий, почтительно замирая на пороге.