Перси быстро понял, что именно. Его никогда не занимало сверхчувственное постижение, но тут он просто читал в мозгу зловещего лорда. Старый гад знал, что запретит выплачивать по чеку. Обогнать его трудно, если сидишь практически взаперти. Оставалось надеяться, что в ресторан он пойдет прежде, чем в банк. Банк этот — рядом, успеть — можно, но — штаны, штаны!
Он издал не совсем потребное восклицание, и чуткий Брюква приподнял голову. Конечно, эта мерзкая парочка забрала отсюда все брюки! Надежды нет. Перси откинулся в кресле, с горя схватил газетку — и тут раздался звонок.
Когда он открыл дверь, там стоял молодой человек исключительной элегантности.
— День добрый, — сказал он тем неприятным голосом, который более опытным людям подсказал бы, что перед ними — дипломат с большим будущим. Но Перси заметил не это; Перси заметил брюки и смотрел на них, как смотрит турист на Тадж-Махал.
Генри Блейк-Сомерсет не выказывал ни досады, ни гнева, ибо дипломатов первым делом учат походить в любой ситуации на чучело лягушки. На самом же деле он просто пылал. Когда он сообщил матери, что Кэй внезапно отбыла в Лондон, та рекомендовала поставить на место эту девицу; но он до таких высот не дошел. Любовь, а точнее — тепловатая симпатия, еще не испарилась из-под идеальной жилетки, и он намеревался просто и строго указать невесте на недопустимость ее поведения. Что-то такое вроде беседы между Артуром и Гиневрой.
Гнев он приберег для этого змия, для этого мерзавца, который желает жену ближнего, когда она еще и женой не стала. Вот с ним он поговорит. Ему он покажет. Об этом он думал, когда открывалась дверь, — и несколько растерялся. Разинуть рот не позволила выручка; но бровь он поднял.
— Дома мистер Шусмит? — спросил он все тем же голосом. Перси не отвечал, он глядел на брюки.
— Он дал мне этот адрес, — продолжал Генри. Голос немного изменился. — Живет он здесь?
Перси очнулся.
— Э? Живет, как не жить. Он вышел. Заходите, подождите.
Генри вошел, поглядывая на Брюкву. Он с детства недолюбливал собак, а эта ему совсем не понравилась. Боксеры вообще трогают нас не красотой, а добродушием; и данный их представитель, исключительно приветливый, был двойником Бориса Карлова.[64]
Торчащие клыки, массивная челюсть, круги под глазами наводили на мысль, что он сжует вас и не почешется. Именно, думал Генри; зачем ему, собственно, чесаться?— Он меня не укусит? — осведомился дипломат.
Перси мигом сообразил, как использовать такой интерес.
— Еще как! — заверил он. — Бульдоги в неволе просто звереют.
— Вы его крепко держите?
— Сейчас — да, — ответил Перси. — А дальше… Это зависит от того, дадите ли вы мне брюки.
Генри поднял обе брови.
— Pardon?
— Брюки. Мне надо выйти. А вы… Чего там, сидите, ждите Шусмита, я быстро обернусь. Ясно? Тогда — живей, живей! Шевелите мозгами.
Генри было ясно. Он никогда еще не шевелил так мозгами. Ситуацию он принял, но не поступился честностью.
— Хорошо, — сказал он, — брюки я дам…
— Вот это разговор!
— …но выражу протест.
— …Выражайте на здоровье, — согласился сыщик; и через несколько минут вышел на легких ногах, в сопровождении бульдога. Всякий назвал бы их веселой парочкой.
Бессловесный друг сохранил веселье, сыщик — утратил, когда ему сообщили, что чек опротестован, вежливо заметив к тому же: «Уберите собачку». Собачку он забрал и повел в «Аргус», где передал Марлен и Лане, а юного Спенсера послал купить брюки и отнести по такому-то адресу. После всего этого он уселся и набрал номер босса.
Ответила кузина.
— Гвен? — сказал он ей. — Это я, Перси.
— Привет.
— Соедини-ка с шефом.
— Его нету.
— А где он?
— Уехал в Уимблдон. Передать, что ты звонил?
— Нет, — грозно отвечал сыщик. — Увидимся там, у него.
Привычка, по мнению Берка,[65]
примиряет нас с чем хочешь; но это не всегда так. Возьмем, к примеру, Генри. Казалось бы, что ему разлука со штанами, если его дважды обезбрючивали в Оксфорде? По той, по иной ли причине он раздражал коллег-студентов, особенно — после гонок, во время пира, и, повторим, мог бы привыкнуть к подобным лишениям.Однако он не привык. Последним словам Перси он просто не поверил, тот вообще не внушал ему доверия, и теперь метался по комнате. Если мы вынесем за скобки то, что тигр не ходит в трусах, мы сможем сравнить его с этим зверем, находящимся в клетке.
Пометавшись в том расположении духа, которое не одобрит философ, он случайно взглянул в окно и застыл на месте. Перед домом остановилось такси, из него вышел этот мерзавец и — кто бы вы думали? — Кэй.
Мгновенно догадавшись, что сейчас они войдут, он немало испугался. Хорошо, для беседы с ними он и прибыл в Лондон — но не в трусах же! Кто будет слушать человека без: брюк? Античный оратор управлялся и в тунике, но как это ему давалось!
Британская дипломатическая служба тренирует своих сынов. Другой стоял бы и мычал; Генри — действовал. Справа была какая-то дверь, и он в нее нырнул прежде, чем мы бы произнесли: «Отягчающие обстоятельства». Осталась щелка дюйма в два, закрыть эту дверь он не решился, поскольку уже открылась другая, в передней.