Том 2. Лорд Тилбури и другие

Видимо, сэр Бакстон приближался к безумной ярости. Солнце и ветры давно придали его лицу здоровый красный оттенок, но сейчас оно стало фиолетовым, и даже издали было ясно, что в глазах его полыхает пламя. Судя по всему, старикан изгонял из-под отчего крова заблудшую дочь. Слова, донесшиеся до Табби, это подтвердили.

— Балда! — ревел сэр Бакстон, как ревел бы любой отец, нависая над склонившейся дочерью. — Нет, какая глупость!

Склонялась дочь не от стыда или там раскаяния. В недрах ее двухместной малолитражки снова завелся один из загадочных, хотя и мелких недугов, и она пыталась исцелить его гаечным ключом. Потом она выпрямилась, оказавшись невысокой, тоненькой, по-мальчишески легкой, очень хорошенькой блондинкой. Васильковые глаза светились нежным светом, каким они светятся у женщин, когда те уговаривают упрямого ребенка или заблуждающегося родителя.

— Выше нос, Бак! — сказала она. — Держись. Крепись.

— Не могу.

— Ну, что ты! Где твое мужество?

— Какое там мужество! Нету его. Нет.

— Чепуха! Все образуется.

— Так и мама сказала, — поразился сэр Бакстон совпадению.

— Она зря не скажет. Положись на меня, я все устрою.

— Ты не знаешь этих акул! У них есть закон на все случаи жизни! Поверь, этот Басби… Ох, Господи! Чиннери мне только не хватало! — И сэр Бакстон испарился с изумительной быстротой. Он был толстоват и староват, суставы утратили былую гибкость, но стоило ему завидеть своего платного гостя, в особенности — мистера Чиннери, которому он задолжал, и он обретал завидное проворство.

Озадаченный Табби вошел на конюшенный двор. Жажда знаний побудила его хоть на миг забыть о своей загубленной жизни.

— Что это у вас творится? — спросил он.

— Да Бак расстроился.

— Я заметил. А с чего он тебя стыдил?

Джин засмеялась. Смех у нее был прелестный и прелестно турились глаза. Замечали это многие мужчины, заметил и Табби. На секунду он подумал, не влюбиться ли в нее, но тут же отмел эту идею. Влюбиться-то пара пустяков, но он ведь покончил с женщинами. Слишком часто они обижали его; так стоит ли бросать свое истерзанное сердце к женским ножкам, чтоб его опять лягнули? Пусть даже это ножка такой надежной девицы — нет и нет! Теперь и впредь он строит отношения с женским полом по образцу трапписта.

— Да не меня! Это он себя ругал.

— А, старомодный монолог?

— В общем, да.

— Почему же он ругал себя балдой?

— Потому что он балда. Облапошили, как последнего простофилю. Я на него, кстати, очень злюсь. Не будь он такой расстроенный, такой разнесчастный, не бичуй себя, как жрец Ваала, уж я бы ему дала! Нечего такое затевать, если денег в обрез. Ты подумай, мы и так кредит превысили, того гляди за пятку цапнут, у дверей голод стережет, и что папа выкинул? Публикует книгу за свой счет!

— Чью?

— Свою, конечно!

Табби помрачнел, как помрачнел бы любой, обнаруживший в своем знакомом, вполне приличном человеке, такой изъян.

— Понятия не имел, что он пишет…

— Написал одну книгу. О своих охотничьих подвигах в добрые старые времена.

— Ах, так это не роман! — с облегчением воскликнул Табби.

— Нет. Мемуары. Называется «Воспоминания охотника». Написал и стал рассылать издателям. Те обругали. Все, как один.

— Кто ж это мне рассказывал что-то такое, про издателей?..

— Когда ее отвергли в десятый раз, я посоветовала ему примириться с мыслью, что конкурса популярности она, скорей всего, не выиграет. Запихнуть ее подальше в ящик и забыть… Но Бак не соображает, что потерпел поражение. Хочет сделать еще один выстрел.

— Вот это да! Вот это характер!

— Мы, Эбботы, все такие. Настоящие британцы!

— А дальше?

— Послал он рукопись одному гаду, и тот согласился, если выложат наличные. Ну, Бак не устоял, раздобыл двести фунтов — просто не знаю, где, — и пожалуйста, напечатали! Такая книжка, алая с золотом, на фронтисписе — Бак попирает ногой льва.

— А что, конец счастливый! Взошла заря, я бы сказал.

— Это еще не конец, а несчастное начало. Есть и вторая серия. Сегодня утром пришел счет от гада на 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. «Дополнительные расходы», видите ли!

— Вот это да!

— Бак охнул, приполз ко мне спросить, что это еще за расходы. Я объяснила: 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. Он попросил одолжить из подкожных, есть же у меня «на булавки». Я поинтересовалась, кто это мне их дает. Он совсем приуныл, ну, я и пообещала, что поеду в Лондон с этим счетом, повидаюсь с Басби. Это наш гад.

— Что же ты собираешься делать?

— Постараюсь его уломать, пусть скостит немного.

— Думаешь, согласится?

— Буду молить и просить, скажем — заламывать руки. Может, сработает. В фильмах получается.

Табби озабоченно нахмурился. Он испытывал к этой девушке братские, нежные чувства, ему хотелось ее защитить.

— Брось! А вдруг он — свинья с двойным подбородком, огромным пузом и наглыми глазками? Еще полезет к тебе!..

— Что ж, ради трех шиллингов одиннадцати пенсов пусть лезет.

Они неспешно двинулись к арке. Табби вдруг остановился, и с таким видом, словно хлопнул себя по лбу.

— Басби! А ты уверена? Не спутала?

— Ну, что ты! В моем сердце высечено «Дж. Мортимер Басби». После фамилии — «кр». Кредитор, то есть. А что?