Том 2. Лорд Тилбури и другие

Леди Эббот лежала на канапе в своем будуаре, сбросив туфли, — обычная ее привычка, когда она отдыхала. Она решала кроссворд. Через открытое окно лился прохладный вечерний воздух, освежая мозги, которые несколько перегрелись, силясь вспомнить фамилию итальянского композитора из девяти букв, начинающуюся на «П». Она только что с сожалением отвергла Ирвина Берлина,[93] потому что, несмотря на все его неоспоримые достоинства, в нем десять букв, начинается он не на «П», и композитор не итальянский. Снаружи просвистел мощный порыв ветра, но то был сэр Бакстон. Лицо у него было красное, глаза вылезали из орбит, а на седеющей шевелюре отразилось то, что он в отчаянии ерошил волосы.

— Ду-шень-ка! — закричал он.

— Привет, милый! — ласково взглянула на него леди Эббот. — Когда вернулся? Ты не помнишь итальянского композитора из девяти букв, начинается с «П»?

Нетерпеливым взмахом руки сэр Бакстон отмел весь музыкальный мир.

— Душенька, что случилось! У меня просто мозги набекрень!

Леди Эббот поняла, что у ее любимого мужа опять его пустяковые тревоги, и она предложила лекарство, испробованное не раз за двадцать пять лет их совместной жизни.

— Выпей виски с содовой, милый.

Сэр Бакстон яростно помотал головой, показывая, что время полумер миновало.

— Только что я разговаривал с Джин.

— Вот как?

— Там, на подъездной дороге. Подошла ко мне, когда я вылезал из такси. Тебе известно, что она натворила?

— Пуччини! — воскликнула леди Эббот, и принялась было писать, но тут же одернула себя. — Хм, всего семь…

Сэр Бакстон приплясывал на месте.

— Да послушай ты, ради Бога! Брось заниматься глупостями!

— Я слушаю, милый. Ты сказал, Джин что-то натворила.

— Что-то? А знаешь — что?

— Что?

— Приволокла в дом твоего братца! Этого наглого клейщика! Сама мне сказала. После всех ухищрений, на которые я пускался, после неусыпной заботы, с какой мы оберегали юного Ванрингэма от его вероломных хитростей, Джин притаскивает прямо в дом!..

Леди Эббот, бесспорно, заинтересовалась. Брови ее не то чтобы вздернулись, до этого не дошло, но зоркий наблюдатель заметил бы, что они чуть дрогнули.

— Когда же это она успела?

— Сегодня. Несет какую-то околесицу, будто подобрала его на Уолсингфордской дороге. Его, видите ли, сбила машина. А она привезла сюда. Поллен говорит, Булпит сейчас, вот сейчас — в Синей комнате, хлещет мое пиво и курит мою сигару. Освежается! Приводит себя в форму, чтобы наброситься на Ванрингэма! А княгиня — в Красной!

Леди Эббот постукивала карандашиком по зубам. Чего-то она не понимала.

— А Сэм одет?

— Что значит — одет?

— Ну, в одежде?

— Одет, разумеется. При чем тут это? Не воображаешь же ты, что твой братец станет бегать по Уолсингфордской дороге нагишом?

— Странно. Очень. Ведь я стащила у него всю одежду. Глаза сэра Бакстона, и без того вытаращенные, стали совсем креветочьими.

— Стащила… одежду?!

— Да. Днем.

— Что за черт? Про что ты?

— Понимаешь, когда ты уехал на поезд, я стала раздумывать обо всех твоих тревогах и отправилась, чтобы еще разок переговорить с ним. Наверное, он купался — на борту никого, в салоне лежит одежда. Тут меня вдруг осенило: если я ее стащу, он застрянет на «Миньонетте», не сможет нырять и устраивать засады молодому Ванрингэму. Я связала все в узел и бросила в речку.

Глаза сэра Бакстона зажглись восторгом. Он с любовью и восхищением смотрел на нее — оказывается, она тоже в его отсутствие не бездельничала.

— Блестящая идея!

— Недурная, правда?

— Как тебе пришло в голову?

— Да так как-то, случайно.

Глаза сэра Бакстона погасли. Перед ним опять встали суровые факты.

— Черт побери, как же тогда он очутился в Синей комнате?

— Ты же сам сказал, Джин привезла.

— Это-то понятно… Я не про то. Видно, в речку ты кинула его запасной костюм.

— Вряд ли у Сэма есть запасной. Модником он никогда не был.

— Наверняка запасной. Когда Джин его подобрала, он точно был одет. Она бы как-то упомянула.

— И то правда.

— В общем, он тут. В Синей комнате! Сосет пивко и подстерегает случай. Как теперь быть?

Леди Эббот призадумалась.

— Я думаю, все образуется! — изрекла она наконец.

Сэр Бакстон был не из тех, у кого вошло в привычку бухать кулаком по столу, хотя, как у всех баронетов, это сидело у него в крови, но тут он почувствовал, что без этого не обойдется. Обычно он черпал утешение в оптимизме и беспечности жены, но сейчас от ее излюбленной фразы давление у него подскочило до той точки, когда лишь резкое физическое действие способно тебя спасти. Пройдя через будуар к столику, на котором стояло его собственное фото в форме полковника Беркширского ополчения, он с силой бухнул по нему кулаком. Хрупкий столик рухнул под мощью удара. Стекло из рамки брызнуло по ковру.

Разум вернулся на свой престол. Сэр Бакстон немного постоял, глядя надело рук своих.

— Ой, Господи! Извини!

— Ничего, милый.

— Не сдержался.

— Ах, чепуха. Позвони Поллену.

Сэр Бакстон нажал на звонок и, отойдя к окну, встал, глядя в сад, побрякивая ключами в кармане. Леди Эббот задумчиво сморщила лоб, написала «Гарибальди», стерла. Дверь отворилась, появился Поллен.

— Поллен, разбилось стекло.