В том, как Одиссея описывает астральные призраки, каждый, кто знаком с литературой тайноведения и парапсихологии, узнает опытное знание. Погруженные в полубессознательное состояние бледные духи, как нетопыри, витают над ямой с кровью, инстинктивно тянутся к ней. Только кровь может вернуть им сознание. Они бесплотны. Тщетно Одиссей пытается обнять любимую мать: она ускользает от него, как туман. Тени издают жалобные стоны. Чертами из кошмарного сновидения рисует Гомер сонное царство Аида — обиталище теней, его черные подземные бездны, выход которых — в сумрачной земле кимерийцев, окутанной вечной ночью, где шумят воды мирового Океана. В этом скорбном мире ревут адские реки, голые мертвые деревья и бледные цветы отражаются в них. Здесь обитают чудища и казнятся преступные титаны. Даже боги страшатся клятвы именем подземных потоков. Безысходным отчаянием проникнуто сетование духа Ахилла:
Лучше б хотел я живой, как поденщик работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать… [366
]Никакими жертвами, никакими подвигами не изменит человек своей судьбы. Участь всех — одна. Великие и малые, добрые и злые — все, как стая птиц, гонимых ветром, уносятся в беззвездную ночь Эреба.
Когда читаешь описание тусклого и бессмысленного существования умерших в Гильгамеше или в Одиссее, лишний раз убеждаешься в беспочвенности наивных утверждений, что представление о загробном мире родилось как самоутешение человека. Здесь есть что угодно, только не утешение! Не оно, а действительное реальное проникновение в суть вещей — исток учения о бессмертии духа. Но во всей полноте бессмертие раскрывалось людям не сразу. Так, соприкосновение с миром «астральных трупов» породило картину мертвенно-сонной преисподней.
Однако это унылое представление не могло быть всеобщим и долгим. Было слишком очевидно, что неодинаковы люди и не могут быть у них одинаковые жребии. Правда, ахейцы не поднялись до мысли о нравственном воздаянии. Ведь, как мы видели, у них не было твердых понятий о добре и зле. Олимпийская религия имела в этом отношении пагубный пробел. Поэтому, естественно, среди заслуг, выдвигающих человека на первое место, оказалась доблесть. Уже Одиссей, видя в Эребе тень Геракла, знает, что сам он «вкушает блаженство» среди богов [367
]. Так древний культ героев оказывается мостом к пониманию посмертного воздаяния. Возникает учение о светлом Элизиуме на блаженных островах, куда уносятся герои. «Герой»,— по определению Зелинского,— это «просветленный покойник». Он пользуется полной сознательностью; он, как преображенный, одет в ризу высшей красоты; он блажен в своей силе и в воздаваемых ему почестях» [368]. С другой стороны, постепенно появляются первые робкие понятия и о загробном воздаянии за зло. Подземные духи карают за ложную клятву; пес Цербер, муки Тантала и Сизифа, описанные Одиссеем,— все это первые символы посмертной немезиды в античном мире.Таким образом, мы видим, что в раннегреческом обществе господствовал смутный и противоречивый взгляд на посмертное существование. В нем можно было различить два аспекта: с одной стороны, все ценное заключено в этой земной жизни; тень, которая остается от человека, влачит бессмысленное жалкое существование в Эребе. Но, с другой стороны, избранные души за свои подвиги и по особой любви богов достигают блаженства в Элизиуме. Эти две тенденции способствовали, особенно в среде рыцарской аристократии, стремлению «взять от жизни, что возможно». Если египтянин более всего был озабочен сооружением себе «вечного дома», то ахейцы больше всего склонны были жить в погоне за быстротечными радостями и в поисках воинских приключений. Походы за море приносили то, чего искали рыцари: и славу, и золото, и рабынь, и скот. Почетно пасть на поле брани. Соотечественники будут ублажать «героя» своими приношениями, веселить его дух туком баранов и вином. Еще лучше награбить побольше и вернуться в свой замок, чтобы вволю насладиться радостями жизни. В эту эпоху создается образ идеального греческого героя, запечатленный в поэмах Гомера. Этот герой неукротим, заносчив и жесток, но иногда он может проявить великодушие. Вспомним сцену Ахилла и Приама, когда богатырь, удрученный смертью друга, склоняется на мольбы старца — враждебного царя — и отдает тело его сына Гектора. (Но при этом Ахилл не забывает забрать и богатый выкуп.)
Алчность является одним из главных побуждений героя, и он не скрывает этого. Его отношения с Олимпийцами — это сделка, в которой он ждет услуги за услугу. Он болезненно переживает, когда затронута его честь, и следует закону кровавой мести. В любви к изысканной роскоши и ослепительному великолепию микенские властители постепенно затмевают миносцев. Когда Герман Шлиман производил раскопки в Микенах, он обнаружил многие сотни украшений из золота.