Том 2. Магизм и единобожие

В 1902 г. Лев XIII создал специальную Библейскую комиссию для того, чтобы богословы имели возможность более тщательно и на более серьезной научной основе изучать и толковать Писание, в то же время избегая крайностей модернистов. Его преемник Пий Х превратил эту комиссию в особый Библейский институт, ставший отныне центром католической экзегетики. Из этого института вышли выдающиеся представители ветхозаветной и новозаветной науки католичества, и его огромный вклад в библеистику был признан богословами разных исповеданий.

Одним из основоположников новой католической экзегетики стал А. Лагранж. (1855—1938), который сочетал в себе выдающегося исследователя-ученого и богослова, исповедующего веру в боговдохновенность Библии. Он был убежден, что научная критика текста не вредит благоговейному отношению к Писанию, а напротив, способствует более точному его пониманию.

Энциклика папы Пия XII «Divino afflante Spiritu» (1943) указала на необходимость изучения «литературного жанра» того или иного библейского писания, этим самым открывая возможность критического изучения Библии. Если признается, что разные библейские книги отличаются по «жанру», следовательно, в них можно выделить человеческую и литературную сторону (см.: RFIB, I, с. 201).

Видный современный богослов Карл Ранер подверг попытки возрождения вербализма резкой критике. «Люди — авторы Библии, — утверждал он, — не просто секретари, записавшие то, что продиктовано им Божественным Провидением. Они не являются секретарями и в том смысле, что с полным пониманием и добровольно приняли то, что было им внушено Богом. Они — подлинные авторы» (К. Rahner. The Study of Modern Theology).

Проблема боговдохновенности вызвала оживленную дискуссию на II Ватиканском Соборе. В догматической конституции «О Божественном Откровении», утвержденной Собором, исповедуется вера в то, что через Писание Бог обращается к людям. Однако отмечается, что боговдохновенные авторы при написании священной книги «применяли свои способности и силы», что они были «настоящими авторами» (О Божественном Откровении. Рим, 1967, с. 9). Далее в конституции говорится: «Чтобы выяснить цель священнописателей, нужно, кроме другого, принимать во внимание «литературный жанр» (с. 10). Указывается на то, что любой библейский автор использовал «способы восприятия», «выражения», свойственные эпохе написания книги.

* * *

Протестантская экзегетика XX в. в какой-то своей части осталась на старых, консервативных позициях, в какой-то пыталась воскресить либеральную теологию при помощи новых философских течений (Р. Бультман, Д. Бонхеффер). Но наиболее выдающиеся из современных протестантских библеистов в значительной степени приблизились к католическому пониманию соотношения божественного и человеческого в Писании. Так, один из крупнейших историков и археологов наших дней В. Олбрайт прямо указывал на то, что критическое научное изучение человеческой стороны Писания нисколько не может подорвать его духовной ценности (W. Albright. From the Stone Age to Christianity, p. 254).

* * *

Для православного богословия в течение долгого времени изучение библейской критики было запретным. «Над этой отраслью богословия,— справедливо отмечал Г. Федотов,— сильнее всего тяготела рука духовной цензуры» («Путь», 1932, № 34, с. 15). Все усилия талантливых русских ученых-библеистов были парализованы общим «охранительством», которое царило в духовных школах и контролировало богословские исследования. Впрочем, православные мыслители, не связанные с официальным богословием, уже в конце века признали необходимость критического исследования Библии. Первым среди них были ректор Московского университета С. Трубецкой и философ Вл. Соловьев. Мы упоминали во введении, что первым представителем духовной школы, поставившим вопрос со всей решимостью, был А. Карташев, который указывал на появление новых тенденций и в Греческой Церкви. В своей работе Карташев ссылался и на известного православного догматиста еп. Сильвестра, который недвусмысленно настаивал на признании активного участия священнописателей как авторов в процессе создания библейских книг (еп. Сильвестр. Догм. Богословие, 1884, I, 286), но именно это авторство и «составляет,— по словам Карташева,— то чисто человеческое начало, с его ограниченностью и возможностью всяческих недостатков и ошибок (не касающихся существа догматов), которое органически входит в состав Священного Писания» (А. Карташев. О ветхозаветной библейской критике, с. 74). Естественно, что «человеческое начало» и есть объект библейской критики.

Но, тем не менее, возникает вопрос: нет ли в принятии библейской критики посягательства на нашу веру в боговдохновенностъ Писания? Не благочестивее ли признать, что Бог есть «автор Библии» в том смысле, что Он продиктовал в ней каждое слово?