Том 2. Марш тридцатого года

Блюм. Я никогда не записываю. Запишешь, потеряешь, а так лучше. (Быстро.)

Латунь медная, калиброванная, четыре, четыре с половиной, шесть, шесть с половиной.

Сталь три, размер семь, одна четвертая, восемь и пять, одна четвертая.

Сталь пять, размер девять, девять с половиной и одиннадцать с половиной.

Сталь шесть, размер шесть и шесть с половиной.

Лента тафтяная.

Ликоподий.

Крепежные части.

Метчики одна четверть и три четверти.

Провод ПШД ноль двадцать сотых.

Провод голый.

Пробки угольные.

Порошок графитовый.

Все смеются. Вальченко аплодирует.

Блюм. О, у меня память!

Воргунов. А я бы предпочел, чтобы у вас был список. Что это вы из себя монстра какого-то корчите?

Блюм. Монстра? Как это?

Воргунов. У нас не цирк. Это в цирке дрессированные лошади и собаки считают до десяти, что ж, пожалуй, и занимательно. Дайте список, у нас серьезное дело. А фокусы эти оставьте для ваших беспризорных.

Блюм. Что вы ко мне пристали с беспризорными? Почему они беспризорные, скажи мне, пожалуйста? Они не беспризорные, а коммунары.

Григорьев. Что же, теперь запрещается называть их беспризорными?

Блюм. А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том, что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю «господин полковник»?

Вальченко. Да у нас и нет полковников.

Блюм. Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары здесь хозяева.

Григорьев. Не слишком ли это сильно сказано?

Блюм. Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки, лошади, так это можно?

Дмитриевский. Соломон Маркович, нас не могут нанять беспризорные, или пусть там, коммунары.

Блюм. Хорошо, «пусть»…

Дмитриевский. Мы служим делу.

Блюм. Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары! Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай…

Григорьев. Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно, где вы выдрали всю эту рухлядь… Эпохи… первого Лжедмитрия?

Блюм. Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий, так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому честь?

Торская(входит). У вас очень весело… но грязь невыносимая.

Григорьев. Простите, Надежда Николаевна, не ожидали вас.

Воргунов. Вот именно. А для самого товарища Григорьева здесь достаточно чисто.

Торская. Я получила телеграмму, Соломон Маркович. (Отдает Блюму телеграмму и отходит к столу Трояна.)

Блюм. Вот видите, вот видите? Вот, Георгий Васильевич.

Дмитриевский(читает). Сочи. Они в Сочи сейчас? Да… Коммуне Фрунзе, Блюму, копия Крейцеру. Лагери отправили, будем пятнадцатого. Поспешите спальни, столовую. Захаров. (Возвращает телеграмму.) Ну что же, распорядитесь.

Блюм. И габариты я, и фрез я, распоряжаться тоже я! Вы — главный инженер, начальник коммуны дает распоряжение, а вы его заместитель.

Дмитриевский. Я с ним даже не знаком. И какое мне дело до спален? Я не завхоз.

Григорьев. Приедут господа с курорта, обижаться будут.

Блюм. Да, с курорта, а почему нет?

Григорьев. Может быть, даже в белых брюках?

Торская. Угадали, в белых брюках.

Блюм. Он думает: только ему можно, хэ-хэ… Ну, я поехал…

Входит Воробьев.

Воробьев. Соломон Маркович, едет или не едете? Стою, стою.

Блюм. О, Петя! Послезавтра коммунары приезжают. Вот кто рад, а? Наташа приезжает.

Торская. Наташа о нем забыла. На Кавказе столько молодых людей и все красивые…

Воробьев. Как же это так, забыть! Письма, небось, писала. На Кавказе, знаешь, Надежда Николаевна, все большие пастухи, а здесь тебе шофер первой категории.

Торская. Вы кажется, влюблены не сердцем, а автомобильным мотором.

Воробьев. Что ты, Надежда Николаевна! У меня сердце лучше всякого мотора работает.

Троян. И охлаждения не требует?

Воробьев. Пока что без радиатора работает.

Блюм. Ну, едем, влюбленный.

Воробьев. Едем, едем…

Вышли.

Воргунов. И здесь любовь?

Торская. И здесь любовь. Чему вы удивляетесь?

Воргунов. Да дело это нехитрое. Я пошел на завод.

Дмитриевский. И я с вами.

Выходят.

Торская. Какой сердитый дед.

Троян. Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.

Торская. К чему у него страсть?

Троян. Вообще страсть… К идее…

Торская. Идеи разные бывают… Товарищ Троян, расскажите мне о ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую революцию.

Троян. Да, революция… Мы делаем революцию.

Торская. Это электроинструмент?