Том 2. Машина времени

Уина уже крепко спала, и это меня очень обрадовало. Укутав ее своей курткой, я сел рядом с ней и стал ждать восхода луны. На склоне холма было тихо и пустынно, но из лесной тьмы доносились временами какие-то шорохи, которые явно производили живые существа. Надо мной сияли звезды, ночь была очень ясная. Звездное мерцание успокаивало меня. На небе не было знакомых созвездий: они приняли новые очертания благодаря тем медленным перемещениям звезд, которые становятся ощутимы только по истечении сотен человеческих жизней. Один Млечный Путь, казалось, остался тем же потоком звездной пыли, что и в наше время. На юге сияла какая-то очень яркая, неизвестная мне красная звезда, она была ярче даже Сириуса. И среди мерцающих точек мягко и ровно сияла одна большая планета, словно спокойно улыбающееся лицо старого друга.

При свете звезд заботы и горести земной жизни показались мне ничтожными. Я подумал о том, как бесконечно далеки звезды, как медленно они движутся из неведомого прошлого в будущее. Подумал об огромных кругах, которые описывает в пространстве земная ось. Всего сорок раз описала она этот круг за восемьсот тысяч лет, которые я преодолел. И за это время вся общественная деятельность, все традиции, вся сложная организация, все национальности, все языки, вся литература, все человеческие стремления и даже само воспоминание о Человеке, каким я его знал, исчезли. Зато появились хрупкие существа, забывшие о своем высоком происхождении, и белесые твари, от которых я бежал в ужасе. Я думал и о том Великом Страхе, который разделил две разновидности человеческого рода, и впервые с содроганием понял, что за мясо я видел в Подземном мире. Нет, это было бы слишком ужасно! Я взглянул на маленькую Уину, спавшую рядом со мной, на ее личико, беленькое и ясное, как звездочка в небе, и попытался отбросить эту страшную мысль.

Всю долгую ночь я старался не думать о морлоках и убивал время, пытаясь найти в путанице звезд следы старых созвездий. Небо было совершенно чистым, виднелись только несколько легких облачков. По всей видимости, время от времени я ненадолго засыпал. Когда такое бдение окончательно утомило меня, в восточной части неба показался слабый свет, подобный зареву бесцветного пожара, и вскоре появился белый тонкий серп убывающей луны. А следом, настигая и затопляя его своим сиянием, блеснули первые лучи утренней зари, сначала бледные, но потом с каждой минутой все более наливавшиеся теплыми алыми красками. Ни один морлок не приблизился к нам; в эту ночь я даже не видел никого из них. Со светом наступающего дня все ночные страхи стали казаться почти смешными. Я встал и почувствовал, что моя нога в башмаке без каблука распухла у лодыжки, а пятка болела; я сел на землю, снял башмаки и отшвырнул их прочь.

Я разбудил Уину, и мы пошли вниз, в лес, зеленый и приветливый, а не черный и зловещий, как ночью. Мы нашли несколько плодов и позавтракали. Потом встретили несколько прекрасных маленьких существ, которые смеялись и танцевали на солнышке, как будто в природе никогда не существовало ночей. Но тут я снова вспомнил о том мясе, которое видел. Теперь мне стало окончательно ясно, что это было за мясо, и я всем сердцем пожалел о слабом ручейке, оставшемся на земле от некогда могучего потока человечества. Ясно, что когда-то давно, века назад, пища у морлоков иссякла. Возможно, некоторое время они питались крысами и прочими паразитами. Даже в наше время человек гораздо менее разборчив в пище, чем когда-то, — значительно менее разборчив, чем обезьяна. Предубеждение против человеческого мяса — не слишком глубоко укоренившийся инстинкт. И эти бесчеловечные потомки людей… Ну вы понимаете!

Я постарался взглянуть на дело с научной точки зрения. Во всяком случае, морлоки были менее человекоподобны и еще дальше от нас, чем наши предки-каннибалы, жившие три или четыре тысячи лет назад. А высокоразвитый ум, который сделал бы такое положение вещей невыносимым, в будущем окончательно исчез. «О чем мне беспокоиться, — думал я. — Этиэлои — просто откормленный скот, который разводят и отбирают себе в пищу муравьеподобные морлоки, — вероятно, они даже следят, чтобы элои были хорошо откормлены…» А маленькая Уина тем временем танцевала около меня!

Я попытался подавить охвативший меня ужас и подумал, что такое положение вещей — суровая кара за человеческий эгоизм. Люди хотели жить в роскоши засчет тяжкого труда своих собратьев и оправдывались необходимостью. А теперь, когда настали иные времена, та же необходимость повернулась к ним другой стороной. Я, подобно Карлейлю, даже пытался возбудить в себе презрение к этой жалкой, упадочной аристократии. Но это мне не удалось. Несмотря на их умственное вырождение, элои все же сохранили в своей внешности слишком много человеческого, они были мне симпатичны, и я невольно сочувствовал им, разделяя их унижение и страх.