Том 2. Машина времени

Кустарники, деревья и трава освещались легким сиянием, казалось, возникавшим из воздуха. Сияние распространялось в пространстве — легкий серебряный и одновременно чуть розовый свет, и сады были освещены им. Люди выращивали здесь растения пять миллионов лет или больше. А потом они их забросили на два миллиона лет. Но машины не забыли о растениях. Сейчас машин не было видно, но я знал, что днем они придут и будут работать в этих садах, сохраняя рай для своих мертвых хозяев.

В пустыне за городом было прохладно и очень сухо. Здесь же воздух был легким, теплым и свежим; в нем ощущался аромат цветов, который люди совершенствовали сотни и тысячи лет.

Затем где-то зазвучала музыка. Она звенела в воздухе, мягко распространяясь вокруг. Луна только зашла, и после ее исчезновения ушло и розовато-серебристое сияние, а музыка стала громче.

Она шла отовсюду и ниоткуда. Она проникала внутрь меня. Я не знаю, как это делалось. И не знаю, как вообще такая великолепная музыка могла возникнуть.

Дикари создают музыку слишком простую, чтобы она была прекрасной, но она может взволновать. Полудикари пишут музыку прекрасно простую и просто прекрасную. Ваши негритянские мелодии просто превосходны. Негры не только слышат музыку, они ощущают ее своей кровью. Полуцивилизованные народы создали великие музыкальные произведения. Но то, что я слышал, было выше любого из них. Это была вершина в развитии музыки.

Я всегда считал музыкальные сочинения своего времени прекрасными. Но то, что сейчас звучало в воздухе было песней достигшей зрелости расы, песней человечества в эпоху его триумфа. Величественные звуки гремели вокруг, они звали меня за собой, показывали то, что лежало впереди, и уносили туда.

А затем звуки погасли в воздухе, и я вновь увидел опустевший город. Машины забыли, о чем эта песня. Их хозяева тоже — давным-давно.

Я вошел в один из заброшенных домов. Полуосвещенный дверной проем был едва виден, но когда я подошел к нему, светильник, не работавший триста тысяч лет, загорелся зелено-белым светом, похожим на мерцание светлячка. Я перешагнул через порог комнаты, и внезапно что-то случилось с воздухом за дверью — он стал непрозрачным как молоко. Все в комнате, казалось, было сделано из металла и камня. Камень походил на застывшую смолу с поверхностью, напоминавшей вельвет, а металл выглядел как серебро и золото. Здесь был ковер на полу из материала, похожего на тот, в который я одет, но более плотного и мягкого. Диваны стояли по всей комнате, низкие и покрытые тем же мягким металлическим материалом. И они тоже были черные, золотые и серебряные.

Я никогда не видел ничего подобного. И не увижу в дальнейшем, я думаю. И ни мой, ни ваш язык не смог бы все это толком описать.

Строители этого города имели полное право создать и исполнять ту песню окончательного триумфа, триумфа покорителей девяти планет и пятнадцати обитаемых лун.

Но здесь их больше не было, и я решил уйти. Я отправился дальше и увидел телефонный пункт, где вскоре обнаружил карту. Старый мир изменился мало. Семь или даже семьдесят миллионов лет почти ничего не значили для старой матушки Земли. Она будет успешно существовать, пока будут приходить в негодность чудесные города машин. Она будет существовать сотни и тысячи миллионов лет после того, как они вообще исчезнут.

Я пытался дозвониться до различных городов, обозначенных на карте. (Систему связи я понял, как только испробовал центральный аппарат.)

Я позвонил один раз, два, три, дюжину… Йок-Сити, Ланон-Сити, Пари, Шкаго, Сингпор и другие. Я начал подозревать, что нет больше людей на Земле. Меня потрясло то, что только машины отвечали мне в каждом городе. Только они были даже в более обширных городах, нежели Нева-Сити, откуда я звонил. Это ведь был маленький город. Йок-Сити, например, достигал более чем восьмиста километров в диаметре.

В каждый город я звонил по нескольким служебным номерам. Наконец я позвонил в Сан-Фриско. Внезапно раздался отвечающий голос, а затем появилось изображение человека на маленьком мерцающем экране. Я мог видеть, как человек изумленно посмотрел на меня. Затем он попытался заговорить. Я ничего не понял, естественно. Я могу понимать вашу речь, а вы — мою, потому что от вашего времени дошли многочисленные записи и они повлияли на наш язык.

Кое-что, конечно, изменилось. Названия городов, в частности. Это произошло потому, что они многосложные и часто использовались. Люди стремились упростить их, сократить. Я нахожусь в Не-ва-де — так вы говорите? Мы говорим только Нева. И Йок-Сити. Но Огайо и Айова произносятся по-прежнему Через тысячу лет изменения были небольшими, потому что оставались записи.

Но прошло уже семь миллионов лет, люди забыли о старых книгах и документах, перестали их использовать, и язык изменился до такой степени, что они не могли прочитать никаких записей. И они не записывают ничего нового, конечно же.