Том 2. Мелкий бес

Ну, а мальчик, известно, ребячьим делом, без шалостей не мог прожить. Он бы и рад не огорчать папашу и мамашу, да никак не мог удержаться: нет, нет, да и нашалит.

Вот однажды папа с мамой и сказали:

– Слова на тебя не действуют, так мы перейдем к делу. Мы тебя скрутим, – ты у нас позабудешь как шалят.

Хорошо, – сказано, сделано. Связали мальчику руки веревочкою так, чтобы добрые слова писать он мог, а на дерзкие слова чтобы у него не было размаха; поноски для папаши с мамашею носить можно, а в барабан бить нельзя. Связали ему ноги, – ходить тихохонько можно, а уж побежать, – нет, брат, шалишь, не побежишь. На лицо надели хорошенький намордничек, – манную кашку кушать можно, а кусаться и думать не моги. К спине привязали палку, чтобы мальчик прямо держался, по форме. Ну, так скрутили мальчика, что просто беда. Не может мальчик и шага лишнего сделать. И стал мальчик скучный, все плакал потихоньку. А папа с мамой говорили:

– Плачь, плачь, – видишь, как нехорошо шалить. Мы тебе раньше доверяли, а теперь уж ты потерял право на доверие. Сам на себя пеняй.

Бродит тихонечко мальчик, а соседские ребята над ним смеются. А у мальчика папа и мама были строгие, но глупые. Они сначала радовались, что соседи над мальчиком смеются. И сами мальчика стыдили.

– Видишь, – говорят, – все над тобою смеются.

Только один раз, когда они спали, кто-то разбил им стекло в окне. Бросили с улицы камень, а на камне бумажка привязана, а на бумажке написано очень крупными буквами: «Это вам за то, что вашего мальчика обижаете».

Папа с мамой прочитали бумажку по складам, шибко рассердились, своего мальчика наказали, городовому пожаловались, – только городовой ничего не мог сделать. Окрутили папа и мама мальчика еще новыми веревочками, – даже и там второй раз связали, где уже и раньше было связано, и легли спать, – сами поели, а мальчик без ужина, но привязанный к своей кроватке для спокойствия и безопасности, и чтобы на стену не полез.

Только им в эту ночь и второе стекло камнем высадили, и на камне опять бумажка была, а на бумажке написано: «И все стёкла высадим, если мальчика обижать станете».

Тогда папа с мамой струсили, пошли ко всем соседям, и везде объявили:

– Мы с нашего мальчика излишние веревочки снимем.

Сняли с мальчика половину веревочек, – те, что лишние были навязаны, – и легли спать спокойно, – колпаки надели, и спят, думают, – никто их не тронет.

Идол и переидол

Сошлись на улице двое мальчишек и ну переругиваться. Сперва ругались, а потом один перед другим выхваляться стали. Один говорит:

– У меня мамка пьяная-распьяная лежит на полу и последними словами ругается.

А другой говорит:

– А у меня и вовсе мамки нет, – я из банной сырости завелся.

– Эка невидаль! – говорит первый, – я своих богов продал, деньги пропил.

– Важное кушанье! – отвечает другой, – и я богов продал, а на те деньги идола купил.

– А я у соседа переидола украл.

– Мой идол большой, деревянный, – я тебе им голову проломлю.

– А у меня переидол железный, – махну, ты у меня разлетишься.

Принесли они идола и переидола: идол – оглобля, переидол – лом железный. Стали драться. Кровь течет, башки трещат, а они знай себе дерутся. Понравилось.

Харя и кулак

Сидела в избе Харя и глядела на улицу. Сидит, глядит – мухи дохнут, молоко киснет.

Шел мимо Кулак. Понравилась ему Харя. Он и говорит:

– Харя, а Харя, иди за меня замуж.

А Харя ему отвечает:

– Пошла бы я за тебя замуж, а только вы, мужчины, коварные изменщики. Променяешь меня на прекрасную Алёну, а я буду самая разнесчастная.

Кулак отвечает:

– Не боись, я эту Алёну сокрушу, ты мне только дай ее адрес.

Харя очень обрадовалась, заставила Кулака побожиться, что он не обманет, и дала ему Алёнин адрес. Пошел Кулак к Алёне прекрасной, нашел Алёну прекрасную по адресу и своим глазам не верит. Спрашивает:

– Ты Алёна прекрасная?

Алёна смеется, говорит:

– Я сама и есть.

Плюнул Кулак, говорит:

– Ни кожи, ни рожи, ни виденья. Не хочу о тебя и руки марать.

Пошел к Харе. Поженились. Каждый Божий день дерутся. Все Харя Кулака к Алёне ревнует.

Застрахованный гриб

Один гриб застраховался. Съездил в столичный город, заплатил, сколько потребовалось, на все лето застраховался, и вернулся в свой лес. На шляпку ему дощечку малую гвоздиками приколотили, а на дощечке надпись, очень явственно обозначает: Страховое общество Россия. Стоит гриб, и кичится. От всех грибов ему большое почтение.

Пришли в тот лес коровы. Траву едят, грибами лакомятся, сами кутасами побрякивают да хвостами помахивают, оводов отганивают. Очень хорошо себя чувствуют. Как генералы на даче. А как подойдут к застрахованному грибу, так сейчас у них на душе неспокойно становится, и они поскорее назад.

– Его, – говорят, – нельзя есть. Он, – говорят, – заштрахован. От него, – говорят, – надо подальше, а то еще невзначай ногой на него ступишь, беды не оберешься.

Но вот подошла одна корова, хочется ей этот гриб съесть. Стоит и думает:

– А что мне будет, если я его стрескаю?

Спрашивает других коров:

– А где тут гриб стоит заштрахованный?