Том 2. Миргород

Из сказок второй редакции наиболее раннюю запись дает на украинском языке А. Дыминский. У пана была дочка, которая внезапно умирает. Ее вывозят в церковь, чтобы она там пробыла целый год; каждую ночь кто-нибудь должен ходить на стражу. Каждого, остающегося в церкви на ночь, она душит. „Москаль“ в корчме, узнавши об этом, вызывается переночевать около гроба. Пан обещает ему много денег. Баба, встретившаяся на улице, дает солдату ряд советов. Солдат становится в алтаре, и панночка, вставшая из гроба, не находит его. При пении петухов она опять возвращается в гроб. То же повторяется на вторую ночь. На третью ночь, по совету бабы, солдат, когда панночка встала из гроба, ложится в гроб и не встает, пока не запели петухи и панночка не сказала: „стань, не бойся“. Он встал, и они обнялись. Сказка кончается женитьбой. („Казки та оповідання з Поділля, 1850–1860 рр.“, Киів, 1928, стр. 52–53). Из русских сказок сюда относится сказка № 207 афанасьевского собрания: „Иван-купеческий сын отчитывает царевну“. Ср. в собрании И. Рудченко сказку: „Упырь и Миколай“ („Народные южно-русские сказки“, 1870, II, стр. 27–32); разница только в том, что герой на третью ночь, когда царевна выходит из гроба, ложится вместо нее в гроб; то же в сказках, собранных О. Раздольским в Галиции („Галицкие народні казки“, „Етногр. Збірник“, 1899, VII, № 30, 48, 49).

Западноевропейским образцом сказок второй редакции может служить сказка бр. Гримм: „Die Prinzessin im Sarge“.

Мы не знаем текста того „народного предания“, какое могло быть известно Гоголю. Однако, это скорее мог быть один из вариантов сказок первой редакции, чем второй. Делая героя пьяницей-бурсаком, случайно очутившимся в корчме, а героиню — панночкой, Гоголь, возможно, шел за сказками второй редакции, хотя в целом „Вий“ ближе к сказкам первой, а не второй редакции. В сказках первой редакции выступает только один герой; во второй появлению героя-избавителя предшествует гибель многих. Расчленение момента гибели многих, ранее проводивших ночь у гроба, и благополучного исхода для основного героя, включение мотива о том, что герой ложится в гроб, благополучный конец (освобождение девушки от демонической власти и женитьба героя на девушке) — всё это отличает вторую редакцию от первой, а также и от сюжетной схемы „Вия“. Следует отметить, что сказки второй редакции в отличие от крестьянской бытовой окраски сказок первой редакции имеют некоторый оттенок церковной легенды: „добрым советником“ тут является не дед или мать, но святитель Николай, апостол Петр и т. п.

В литературе о Гоголе был поставлен вопрос, не следует ли народные сказки, обнаруживающие сходство с „Вием“, считать фольклорным отзвуком гоголевского „Вия“. Подобная постановка вопроса методологически вполне оправдана. Однако, с одной стороны, международное распространение сказок второй редакции, с другой, наличие записей, хронологически предшествующих появлению „Вия“, должны убедить нас, что сказки даже и в более поздних записях, — в записи Дыминского, в публикациях Гринченко, Рудченко и др., — являются записями вариантов той самой сказки, бытовавшей в устной традиции, которой воспользовался как сюжетом для своей повести Гоголь.[23]

Из ранних публикаций фольклорных материалов нужно упомянуть стихотворную поэму, снабженную этнографическим комментарием-исследованием о ведьмах, А. Павловского „Ведьма и злодеи, или чудесное происшествие“ (1803). Сама по себе поэма Павловского не представляет интереса, но его рассуждения о ведьме весьма любопытны (В. Сиповський, „Укр. в рос. письм.“, 1928, стр. 263). По мнению А. Павловского, слово „ведьма“ появилось на Украине и оттуда перешло в Россию (стр. 1). Иронизируя, автор замечает, что „в Киеве действительно водятся ведьмы, а особенно по кладбищам и в Шелковичной улице“ (стр. 6). Ср. у Гоголя заключительную реплику Тиберия Горобца, которой заканчивается „Вий“: „Ведь у нас, в Киеве, все бабы, которые сидят на базаре, все — ведьмы“. А. Павловский, между прочим, пересказывает народное поверье, что если ведьму бить, то она оборачивается кошкой, свиньей, змеей, мухой, щукой, — „продолжая битье, можно принудить ее принять вид женщины“ (стр. 5.

Менее ясен вопрос о происхождении образа Вия. В работах о Гоголе высказывалась мысль о нефольклорном происхождении этого образа. (В. Милорадович, К. Невірова, В. Гиппиус).