Том 2. Неживой зверь

Завернули за баньку – и след простыл.

– Что же ты дальше-то не подсмотрел? – спрашивали деда. – Тебе бы за баньку-то забежать!

– Ну, милые мои, ночью-то да около бани шататься – это вы себе другого дурака поищите, который покруче. Из бани-то, знаете, кто выглянуть может? Ага! То-то и оно!

Баня место нечистое, что там ни говори.

Задумает человек повеситься – куда идет? Либо на чердак, либо в баню. Такое темное дело, как самоубийство, в обычной жилой комнате как-то не очень ладно и складывается. А залез в пустую баню, там и «помощник» найдется.

Потом люди долго удивляются – как, мол, это он так ухитрился за балку веревку зацепить, да эдак одному и не наладить ни за что. Тут уж, говорят, видно, помогал кто.

Конечно, помогал. А кто?

Помогал банный черт.

Банный черт злющий, самый зловредный из всей домашней нежити. Никогда он себя в чем-нибудь добром или веселом не показывал. Только вредил.

Полезет человек на полок париться, ну, значит, допарится до точки, когда ему скорее холодной водой надо голову облить, а банный черт нарочно шайки перепутает да и подсунет ему таз с кипятком. Запарившийся человек разбирает, конечно, плохо, черпнет, лишь бы облиться, а то в ушах звон и кровь в виски бухает. Хватит кувшином холодной воды – ясно помнит, что холодная стояла по левую руку – да и ухнет себе кипятку на темя!

Сколько раз так бывало.

Или еще любит банный черт пустить солидного человека кубарем с верхнего полка – трахтарарах да на пол.

– Запарился! – говорят.

Пусть запарился – это само собой, но можно при этом и тихо лежать. Даже были такие, которые запарившись, так на полке и Богу душу отдавали, однако же кубарем не валились.

И еще любит банный черт сквозняки делать.

Только что люди пару напустили, разомлели, разварились, а он возьмет да двери и откроет. Сначала никто и не поймет, в чем дело – чувствуют, что холодом прохватывает, а в пару-то в этом и не разберешь.

Но самое темное дело банного черта – это угар. Закроет заслонку, и как он это ухитряется у всех на глазах – прямо понять невозможно. Спохватятся, да уж поздно. Выволакивают друг друга за ноги на снег.

– Кто заслонку закрыл?

– Кто людей погубил?

Виноватого искать глупо. Никто себе не враг, никто на свою голову угара разводить не станет. И спрашивать нечего – кто да кто! И так известно – банный черт.

Вот об этом самом банном черте довелось мне слышать презанятную историю, которую сейчас вам и расскажу.

Историю про банного черта рассказала нам Александра Тихоновна, жительствующая в Париже, на улице Ришелье. Услышать на улице пышного кардинала рассказ про банного черта – штука довольно удивительная и, наверное, не всякому доведется.

Началось дело с того, что младший сын Александры Тихоновны засунул куда-то свой шарф и никак не мог найти.

– Да ты бы, Тишенька, завязал черту хвост, шарф бы и нашелся.

– Как вам, мамаша, не стыдно, – ответил Тишенька, – в такую ерунду верить!

– Дедушка твой тоже ни во что не верил, – наставительно сказала Александра Тихоновна, – а пришлось с банным чертом встретиться, так небось поверил.

Тут слово за слово и рассказала она нам всю историю.

* * *

Жили мы в Олонецкой губернии. Папаша лесным делом занимался. Семья была большая, пять человек, мал мала меньше.

Жили хорошо, по старинке.

Папаша был уже в летах солидных, женился на мамаше вдовцом.

Мамаша была очень тихая и по нынешним временам совсем бы ей пропасть. Затуркали бы. Ну, а тогда вообще жизнь была спокойная, особенно в нашей глуши. Улицы немощеные, кроме самой главной, деревянные панели. Садик у нас, конечно, свой был, огород, все как полагается, куры свои, коровы, лошади. Как в усадьбе жили. Всего, конечно, понемножку, но все с достатком.

Мамаша круглой сиротой росла, так что в доме у нас никакой бабушки не было, а руководила и верховодила старая нянюшка, которая мамашу вырастила. Она, значит, и нас нянчила и по дому смотрела. Помню ее хорошо. Маленькая была, скрюченная, сморщенная и всякие мудрые штуки понимала – как от сглазу лечить, как от порчи, как песьяк зааминивать. Теперь, конечно, кто же это знает, – а ведь очень помогало. Это значит, руку надо в кулак сжать тому, который зааминивает, и большим пальцем над больным глазом – песьяк это ведь ячмень – мелкие крестики ставить и приговаривать:

Вот тебе кукиш,
Что увидишь, то и купишь.
Купи себе топорок,
Руби его поперек,
Аминь, аминь, аминь.

И поплевать через левое плечо.

Вот так, бывало, зааминит нянька, а на другой день ячмень как рукой снимет.

И все болезни нянька лечила и все такими простыми средствами, где керосином, где творогом, где полынным листом. Попал как-то к нам в дом доктор – не лечить, конечно, а к папаше корову торговать – так очень на нашу нянюшку удивлялся. «Эта, говорит, старуха, я думаю, немало народу на тот свет отправила». Ну, да ведь доктора, известное дело, старушечью практику признавать не любят, потому что это им подрыв.

Да, всякие замечательные штуки нянька понимала, а вот зато простые дела, от старости, что ли, совсем плохо соображала.