Том 2: Незримая коллекция. Легенды. Роковые мгновения. Звездные часы человечества

Три усталых, обессиленных человека тащатся дальше. Все ужаснее становится погода, на каждом складе новое разочарование: все время недостаток керосина, тепла. 21 марта они в двадцати километрах от склада, но ветер дует с такой убийственной силой, что они не могут выйти из палатки. Каждый вечер они надеются на следующее утро, чтобы достигнуть цели; припасы убывают и с ними — последняя надежда. Топливо иссякло. Перед ними выбор между смертью от холода или от голода. Восемь дней борются они со смертью в маленькой палатке, среди белизны первобытного мира. 29-го они приходят к пониманию того, что нет чуда, которое могло бы их спасти. Они решают ни на шаг не приближаться к грядущему року и встретить смерть гордо, как встречали все постигшие их невзгоды. Они влезают в свои мешки, и весть об их последних страданиях не доходит до мира.

ПИСЬМА

В эти минуты, в одиночестве, в непосредственной близости от незримой смерти, капитан Скотт вспоминает всех, с кем он связан, и один на лоне природы проникается сознанием братских уз, связывающих его с нацией, со всем человечеством. Фата-моргана духа наполняет эту белую пустыню образами всех людей, которые были связаны с ним любовью, верностью, дружбой, и он обращается к ним. Замерзающими пальцами дает капитан Скотт письменный отчет в своем дневнике. Он пишет письма в час своей одинокой смерти всем живым, которых он любит.

Удивительные письма! Они свободны от всего мелочного в этой неминуемой близости смерти, в них отражен кристально чистый воздух спокойного неба, сообщающий им блеск и ясность. Они обращены к отдельным людям, а говорят всему человечеству. Они обращены к эпохе, но являются достоянием вечности.

Он пишет жене. Он заклинает ее беречь сына, — его лучшее наследство, — просит предостеречь его от вялости и лени и, совершив один из возвышеннейших подвигов мировой истории, сознается: «Ты знаешь, я должен был заставлять себя быть энергичным, — у меня всегда была склонность к косности». И на краю гибели он, взамен того, чтобы сожалеть, прославляет свое решение: «Как много мог бы я рассказать тебе об этом путешествии! И насколько это лучше, чем сидеть дома, среди всяческих удобств».

Он пишет друзьям, со всей скромностью по отношению к себе, но преисполненный гордостью за нацию, сыном, и достойным сыном, которой он себя с воодушевлением признает в это час. «Я не знаю, был ли я способен на большое открытие», — говорит он без излишнего самомнения, но, как англичанин, находит для себя хвалебные выражения: «Наша смерть послужит доказательством тому, что храбрость и выносливость не покинули нашу расу». И в чем не позволили ему сознаться целую жизнь упрямство мужчины и душевное целомудрие, — в дружеских чувствах, — он сознается теперь, в свой смертный час. «Я никогда в жизни не встретил человека, — пишет он своему лучшему другу, — которого бы я так любил и уважал, как вас; но я никогда не мог вам показать, что для меня означает ваша дружба; вы многое мне дали, а я ничего дать не умел».

И он пишет последнее письмо, лучшее из всех, — английскому народу. Он чувствует себя обязанным засвидетельствовать, что в борьбе за славу нации стал жертвой невзгод без собственной вины. Он приводит все случайности, которые вооружились против него, и голосом, которому близость смерти придает удивительный пафос, просит всех англичан не оставлять его близких. Его последняя мысль отделяется от собственной судьбы, его последнее слово — не о смерти, а о жизни других. До последней минуты, пока карандаш не выскользнул из замерзших рук, капитан Скотт вел своей дневник. Надежда, что у его трупа найдут эти листки, свидетельствующие об английском мужестве, дала ему силы для нечеловеческого напряжения. Последние слова этого героического дневника

посвящены близким. «Перешлите этот дневник моей жене», — пишет он. И в жестоком сознании грядущей смерти вычеркивает «моей жене» и пишет сверху страшные слова: «моей вдове».

ОТВЕТ