Том 2. Обезьяна приходит за своим черепом; Приключения «Обезьяны»

— Юрочка, вы же талантливы! Необыкновенно талантливы! Но вы негодяй! Ах-ах-ах, какой негодяй, — ахать она очень любила. — Вы что — Казанова? Тратите время на баб, когда еще столько не написано!

В своем беспокойстве за него Любовь Ильинична была всегда права. Дядя Юра отрицать этого не мог, да и не смог бы. Поэтому он — видеть это всегда было очень забавно — покорно выслушивал все тирады и прописные истины, смиренно кивал головой, поддакивал и... продолжал делать все по-своему. Любовь Ильиничну это не обижало. И верно — иначе Домбровский не был бы Домбровским. И другого она его и не признала бы.

Да... Что говорить! Человек она была необыкновенный. И отдавая долг ее беспредельной сердечности, Юрий Осипович посвятил ей, своему верному другу, первое послелагерное издание — роман «Обезьяна приходит за своим черепом». Часть гонорара же перевел ее детям — в компенсацию заботы и внимания, которые он получал в их семье наравне с ними.

Людмила Елисеева (Варшавская). Из воспоминаний

Отрывок из газетной статьи

«...Космополиты, гастролеры, приехавшие в Алма-Ата, сумели не только отравить сознание ряда творческих работников Казахстана, но и оставили после себя свою агентуру. Долгое время пребывал в Казахстане тот самый Хазин, которого заклеймил в своем докладе Жданов.

Тогда же развернул свою деятельность и «писатель» Домбровский, едва ли не самая зловещая фигура среди антипатриотов и безродных космополитов, окопавшихся в Алма-Ате.

Какие темы волнуют Домбровского? Это или «топор каменного века» или «смуглая леди» времен Шекспира. Но не только прошлое привлекает этого отщепенца. Последним «трудом» Домбровского является объемистый роман «Обезьяна приходит за своим черепом», под которым, не задумываясь подписался бы фашиствующий писатель Сартар[2].

С циничной откровенностью Домбровский сформулировал свое отношение к нашей действительности:

— Я писатель своеобразный, я не умею писать на советские темы.

Ему не только чужда, ему враждебна советская тема. И это он доказал на деле. Получив от правления Союза писателей командировку в Илийский район и задание написать очерк о колхозниках, рыбаках, Домбровский выехал в колхоз. И действительно... написал очерк. В нем было все — и выжженная солнцем степь, и приключения автора, но не было главного — колхоза советских людей, их самоотверженного труда. Более того, Домбровский не смог припомнить название колхоза, в котором он побывал.

Достоин удивления тот факт, что этому безродному космополиту Домбровскому, не любящему и не знающему советской жизни, был доверен художественный перевод интересного по материалу и замыслу романа С. Муканова «Сыр-Дарья». Срывы и ошибки, которые потянули «Сыр-Дарью» с той вершины, на которой могло оказаться это произведение, — результат творческой, а по существу вредительской помощи, вложенной в этот роман Домбровским...»

«Казахстанская правда», 20 марта 1949 г.

Спасение рукописи

То был предпоследний в жизни Домбровского день рождения... Юрий Осипович обежал дом творчества «Голицыно», приглашая к себе всех, к кому был расположен. Именно обежал — двигался он размашисто, как размашист был и его талант, по деревянной лесенке старого двухэтажного здания спускался бегом — прыгал через две ступеньки, наполняя весь дом грохотом.

Как хорошо, счастливо начался этот вечер, как весел и оживлен был Юрий Осипович, окруженный любящими его людьми, понимавшими истинные масштабы его таланта!

После того, как подняли первый тост — за новорожденного и второй — за непьющих, Юрий Осипович стал рассказывать забавные истории, вызывавшие дружный хохот. Тут надо сказать, что был он великий фантазер, именно фантазер, ибо в выдумки свои искренне верил. Поэтому, рассказывая не единожды какой-нибудь эпизод из своей жизни, он всякий раз, от избытка неуемной творческой фантазии, подавал его по-новому. Так что у тех, кто будет писать воспоминания о Домбровском, рассказы эти, вероятно, будут различаться в деталях, зачастую — весьма колоритных.

Вот как Юрий Осипович рассказал в тот вечер одну из своих излюбленных историй, вошедших, по его словам, в книгу Александра Лесса «100 историй о писателях». Еще раз позволю привести услышанный мной вариант в прямой речи — так как он был записан по свежему следу.