(1151 г.) Меньший его брат, Владимир Мстиславич, поехал в Венгрию и склонил Короля объявить войну опаснейшему из неприятелей Изяславовых, Владимирку Галицкому, представляя, что сей Князь отважный, честолюбивый, есть общий враг держав соседственных. В глубокую осень, чрез горы Карпатские, Гейза вошел в Галицию, завоевал Санок, думал осадить Перемышль. Желая без кровопролития избавиться от врага сильного, хитрый Владимирко купил золотом дружбу Венгерского Архиепископа, именем Кукниша, и знатнейших чиновников Гейзиных, которые убедили своего легковерного Монарха отложить войну до зимы. Но связь Гейзы с Великим Князем еще более утвердилась: Владимир Мстиславич женился на дочери Бана, родственника Королевского, и, вторично посланный братом в Венгрию, привел к нему 10000 отборных воинов. Тогда Изяслав, нетерпеливо ожидаемый Киевлянами, Берендеями и преданною ему дружиною Вячеслава, смело выступил в поле, миновал Пересопницу и, зная, что за ним идут полки Владимирковы, спешил к столице Великого Княжения. Бояре говорили ему: «У нас впереди неприятель, за нами другой». Князь ответствовал: «Не время страшиться. Вы оставили для меня домы и села Киевские; я лишен родительского престола: умру или возьму свое и ваше. Достигнет ли нас Владимирко, сразимся; встретим ли Георгия, также сразимся. Иду на суд Божий».
Граждане Дорогобужа встретили Изяслава со крестами, но боялись венгров. «Будьте покойны, – сказал Великий Князь: – я предводительствую ими. Не вы, люди моего отца и деда, а только одни враги мои должны их ужасаться». Другие города изъявляли ему такую же покорность. Он нигде не медлил; но войско его едва оставило за собою реку Уш, когда легкий отряд Галицкого показался на другой стороне. Сам Владимирко, вместе с Андреем Георгиевичем, стоял за лесом, в ожидании своей главной рати. Началась перестрелка. Великий Князь хотел ударить на малочисленных неприятелей: Бояре ему отсоветовали. «Река и лес перед нами, – говорили они: – пользуясь ими, Владимирко может долго сопротивляться; задние полки его приспеют к битве. Лучше не тратить времени, идти вперед и соединиться с усердными Киевлянами, ждущими тебя на берегах Тетерева». Изяслав велел ночью разложить большие огни и, тем обманув неприятеля, удалился; шел день и ночь, отрядил Владимира Мстиславича к Белугороду и надеялся взять его внезапно. Так и случилось. Борис Георгиевич, пируя в Белогородском дворце своем с дружиною и с Попами, вдруг услышал громкий клик и воинские трубы: сведал, что полки Изяславовы уже входят в город, и бежал к отцу, не менее сына беспечному. Георгий жил спокойно в Киеве, ничего не зная: приведенный в ужас столь нечаянною вестию, он бросился в лодку и уехал в Остер; а Великий Князь, оставив в Белегороде Владимира Мстиславича для удержания Галичан, вошел в столицу, славимый, ласкаемый народом, как отец детьми. Многие Бояре Суздальские были взяты в плен. Великий Князь, изъявив в Софийском храме благодарность Небу, угостил обедом усердных Венгров и своих друзей Киевских: а друзьями его были все добрые граждане. За роскошным пиром следовали игры: ликуя среди обширного двора Ярославова, народ с особенным удовольствием смотрел на ристание искусных Венгерских всадников.
Еще Киевляне опасались Владимирка; но, изумленный бегством Георгия, он сказал Андрею, который шел вместе с ним: «Сват мой есть пример беспечности; господствует в России и не знает, что в ней делается; один сын в Пересопнице, другой в Белегороде, и не дают отцу вести о движениях врага! Когда вы так правите землею, я вам не товарищ. Мне ли одному ратоборствовать с Изяславом, теперь уже сильным? Иду в область свою». И немедленно возвратился, собирая на пути дань со всех городов Волынских. Обитатели, угрожаемые пленом, сносили ему серебро; жены, выкупая мужей, отдавали свои ожерелья и серьги. Андрей с печальным сердцем приехал к отцу в Городец Остерский.