Том 2. Отважные мореплаватели. Свет погас. История Бадалии Херодсфут

«М-с Винцент. Род. Никакого белья для бэби. Большая неряха. Деньгами — 25,6 д. Немного одежды от м-с Евы».

— Так сестра Ева была там? — мягко спросил викарий. Милосердие было теперь священным долгом сестры Евы, но в глазах мужчины каждый акт ее ежедневного труда являлся выражением ангельской нежности и доброты — чем-то таким, что всегда вызывало восхищение.

— Да, сэр. Она пошла в общежитие сестер и принесла оттуда свое собственное постельное белье. Все с чудными метками. Продолжайте, сэр. Это составляет все вместе 4 или 3 пенса.

«М-с Дженнет на покупку хорошего угля для печки — 7 д. М-с Локхарт взяла бэби на воспитание, чтобы хоть немножко заработать, но мать не может за него платить, мужа ее то и дело вызывают в суд. Он не хочет помогать. Наличными деньгами — 25,2 д. Имел работу, но теперь хочет бросить ее. Уголь, чай и кусок мяса на жаркое от кости — 15,7 1/2 д.».

— У них произошла драка, сэр, — сказала Бадалия. — Не со мной. Это ее муж, вернувшись домой не вовремя, попросил мяса, так что я должна была постучать в дверь к соседу, а снизу пришел этот мулат, который продает трости с кинжалом. — Мюлей, — говорю я ему, — слушайте, вы, толстое черное животное, подите и убейте вон ту толстую белую скотину. — Я знала, что я не могу справиться одна с полупьяным Томом Локхартом, который успел уже завладеть мясом. — Я его поколочу, — говорит Мюлей, и так и сделал, и даже верхушка перекладины над крыльцом сломалась от их возни, но зато она получила обратно свое жаркое, а Тому здорово влетело. Может быть, пойдем дальше, сэр?

— Нет, я думаю, что здесь все в порядке. Я подпишу наш отчет за неделю, — сказал викарий. Люди очень легко привыкают к таким вещам, как те, что носят унизительное название человеческих документов.

— Ребенок м-с Чернер заболел дифтеритом, — сказала Бадалия, собираясь уходить.

— Где это? Это те Чернеры, что живут в Пэнтер-аллее, или другие — с Хоутен-стрит?

— С Хоутен-стрит. Те, что жили на Пэнтер-аллее, продали все и выбрались оттуда.

— Сестра Ева проводит одну ночь в неделю у постели старой м-с Пробин с Хоутен-стрит, не правда ли? — тревожно спросил викарий.

— Да, но больше она не будет туда ходить. Я взяла на себя м-с Пробин. Я не могу говорить с ней о религии, но она и не хочет этого; а мисс Ева не хочет дифтерита, хотя она не признается в этом. Вы не должны бояться за мисс Еву.

— Но вы, вы можете подхватить дифтерит.

— А может быть, и не подхвачу — Она взглянула на викария, и глаза ее загорелись под бахромой. — А может быть, я бы даже хотела подхватить его, и вы знаете почему.

Викарий задумался над этими словами, но не надолго; мысли его перешли к мисс Еве, он представил себе ее фигуру в скромном плаще и в капоре с лентами, завязанными под подбородком. И тут он совершенно забыл о Бадалии.

Что думала сама Бадалия, об этом никто не узнал, но на Геннисон-стрит стало всем известно, что мать Ласкар-Лу, сидевшая в состоянии полного опьянения на крыльце собственного дома, была в этот вечер захвачена и вовлечена в сражение с пылавшей воинственным гневом Бадалией, так что под конец перестала соображать, стоит ли она на голове или на пятках, но и после этого все время, пока она поднималась по лестнице в комнату Бадалии, она получала тумаки в спину на каждой ступеньке. Тут ее толкнули на постель Бадалии, где она и просидела до рассвета, хныча и дрожа, жалуясь, что весь свет был против нее, и призывая по именам всех своих детей, умерших от грязи и плохого ухода.

Бадалия же снова ринулась в сражение, и так как врагов было много, то для нее нашлось достаточно дел до самого рассвета.

Согласно своему обещанию, она взяла м-с Пробин на свое попечение и начала с того, что чуть не довела старую леди до припадка, объявив ей, что «Бога, может быть, и нет совсем, а если он и есть, то это совершенно не касается ни меня, ни вас, ни того, каким образом вы получаете это желе». Сестра Ева воспротивилась было тому, что ее решили отстранить от ее благочестивой миссии на Хоутон-стрит, но Бадалия настояла на своем и горячей речью и обещанием будущих милостей так подействовала на трех или четырех рассудительных мужчин из своих соседей, что они блокировали дверь, в которую сестра Ева стремилась насильно войти, и ссылались в оправдание на дифтерит.

— Я сказала, что буду оберегать ее от всякой опасности, и я сдержу слово. Поп не заботится об этом, а уж до меня ему и дела нет.