Том 2. Переводы

Тотчас же трава степная,

Что росла вокруг креста,

В свежие свои объятья

Нежно приняла Христа.

Незабудка и фиалка,

Что синели меж травы,

Обвились венцом любовно

Вкруг Христовой головы.

На живом природы лоне,

Отдохнуть от ран и слез,

Меж цветочных благовоний

Мирно опочил Христос.

Но недолго почивал он,

Пустовал сосновый шест, —

Чьи-то руки Иисуса

Снова подняли на крест.

Но, как видно, не сыскали

Для Распятого гвоздей:

Ко кресту жгутом соломы

Был привязан Назарей.

Так ханжи и суеверы,

Видя с ужасом в глазах,

Как с гнилого древа смерти —

С алтарей, несущих страх,

Из церковных песнопений,

Из обмана, крови, слез, —

Словом, как с креста былого

Сходит на землю Христос.

И как, ставши человеком,

Человечностью своей

В царство света и свободы

Увлекает нас, людей, —

Все стараются над миром

Вознести опять Христа,

И хоть лжи соломой – снова

Пригвождают у креста.

ПИСЬМО ЛЮБВИ

Настанет день, давно-давно желанный:

Я вырвусь, чтобы встретиться с тобой,

Порву оковы фальши и обмана,

Наложенные низостью людской,

Порву все путы – будь они канаты!

Постыдного смиренья сброшу крест!

И докажу, что наше чувство – злато,

Которого и ржавчина не съест.

Настанет день, когда, смеясь и плача,

В твои объятья снова кинусь я,

И подтвердит мне поцелуй горячий,

Что ты – моя! что ты навек моя!

Моя – навек! Все исхищренья ада

Церковного нас не разделят вновь!

Где ваши узы, люди, где преграды?

Земных преград не ведает любовь!

Все путы, все тенёта, все оковы, —

Настанет миг, – любимая, порвем!

Отраву злого взгляда, злого слова

Из сердца выльем, и навек сотрем

Малейший след убийственных обид,

Которые, как черви, нас точили.

Пусть даже мысль о них не омрачит

Счастливцев – тенью вороновых крылий!

Настанет день, когда, подобно нам,

Сквозь вековечный мрак пробившись, люди

Пробудятся и, ветхий сбросив хлам,

Теснивший их, освобожденной грудью

Прижмутся к другу – друг и к брату – брат,

И расцелуются с любовью братской,

И станет страшной сказкой для ребят

Наш ветхий мир насилия и рабства.

«Отступились сердца от меня…»

Отступились сердца от меня!

Отвернулись друзья и родня!

Опустела живому земля...

Иль боятся те люди меня?

Лучше в дебрях бродить без тропы,

Чем отверженцем в сонме людей.

Почему среди этой толпы

Я один заклеймен, как злодей?

Одиноко брожу по земле,

Никому не желанен, не мил...

В целом мире не встретился мне,

Кто бы горе мое разделил.

Если б в слезы кровавые вновь

Мог я все свое горе излить,

Я бы выплакал всю свою кровь,

Чтоб с людьми ничего не делить.

«Не разлучай меня с горючей болью…»

Не разлучай меня с горючей болью,

Не покидай меня, о дума-мука

Над братским горем, над людским бездольем!

Рви сердце мне, о призрак бледнорукий!

Не дай заснуть в убийственном бесстрастьи —

Не отпускай меня, змея-гадюка!

Еще туман моих очей не застит —

Не дай забыться хоть на миг единый

Мечтой о собственном, презренном счастьи,

Пока вокруг рабы сгибают спины

И валятся, как стебли под косою,

И с колыбели вплоть до домовины

Живут с бедою, точно брат с сестрою.

Покамест жизнь победной колесницей

Проносится, смеясь над нищетою,

Покамест золотая небылица

Для миллионов – топленая хата,

Покамест слезы бороздят нам лица,

Покамест тружеников казематы

Глотают, и отчаявшимся стадом

Мрут с голоду бездомные ребята,

Покамест небо оскорбляет смрадом

Вместилища разврата и обмана,

Покамест идолы с бесстрастным взглядом

Тлетворным ядом отравляют раны

Народные, и на костях народных

Победу торжествуют Тамерланы, —

Не отпускай меня, о ртах голодных

Глухая дума! Лютыми клещами

Сжимай мне сердце, коли лечь на отдых

Задумаю! И днями и ночами

Тверди над ухом: “Ты им брат! Люби их!

Трудись для них словами и руками

Без сладких грез, без дум себялюбивых!”