Том 2. Пьесы 1856-1861

Потапыч становится у притолоки и держится за голову. Василиса Перегриновна входит тихо.

Василиса Перегриновна. Со вчерашнего, должно быть, друг мой?

Потапыч. Чего-с?

Василиса Перегриновна. Голова-то болит.

Потапыч. Вы, што ль, мне денег-то давали?

Василиса Перегриновна. На что другое у вас нет, а на это найдете.

Потапыч. Ну, так, стало быть, и не ваше дело.

Василиса Перегриновна. Конечно, Потапыч, ты старый человек, отчего тебе и не выпить иногда!

Потапыч. Само собою. Чай, трудимся…

Василиса Перегриновна. Так, так, Потапыч!

Потапыч. Уж нам выговоры-то от вас надоели.

Василиса Перегриновна. Добра вам желаю, Потапыч!

Потапыч. Да уж не надо!

Молчание.

Да вы барыню вот расстроиваете! Чем бы за нас словечко замолвить, когда она в веселом духе, а вы нарочно дурного часу ищете, чтоб на нас нажаловаться.

Василиса Перегриновна. И, что ты, Потапыч, сохрани меня бог!

Потапыч. Да уж что! Как ни божитесь, я вас знаю! Вот хоть бы теперь, вы зачем идете к барыне?

Василиса Перегриновна. С добрым утром поздравить благодетельницу.

Потапыч. А вы не ходите лучше!

Василиса Перегриновна. А что?

Потапыч. Должно быть, левой ногой с постели встала; на свет не глядит.

Василиса Перегриновна потирает руки от удовольствия.

Вот уж я и вижу, что вы рады; вас так и подмывает сдьяволить что-нибудь. Тьфу! прости господи! Уж такой карахтер!

Василиса Перегриновна. Обидные ты мне, Потапыч, слова говоришь, до самого до сердца обидные. Когда я про тебя что-нибудь барыне говорила?

Потапыч. А не про меня, так про другого про кого-нибудь.

Василиса Перегриновна. А уж это мое дело.

Потапыч. И все ведь это в вас ехидство действует.

Василиса Перегриновна. Не ехидство, не ехидство, мой друг! Ошибаешься ты! Я такую обиду над собою видела, что на свете жить нельзя после этого. Умирать буду, не забуду.

Уланбекова входит, Потапыч уходит.

Явление второе

Уланбекова и Василиса Перегриновна.

Василиса Перегриновна( целуя обе руки Уланбековой). Раненько встали, благодетельница! Заботы-то у вас больно много.

Уланбекова( садясь). Не послалось что-то! Дурной сон видела.

Василиса Перегриновна. Что сон, благодетельница! И страшен сон, да милостив бог. Не сон, а наяву-то что делается, расстроивает вас, благодетельницу. Вижу я это, давно вижу.

Уланбекова. Ах, да что мне за дело, что там делается?

Василиса Перегриновна. Как же, благодетельница, разве мы не знаем, что душенька ваша о всякой твари печется?

Уланбекова. Надоела ты мне.

Василиса Перегриновна. Жаль мне вас, благодетельница! Не дождетесь вы себе в этой жизни отрады! Вы всем благодеяния рассыпаете, а чем вам платят за это? Мир-то полон разврата.

Уланбекова. Отойди!

Василиса Перегриновна( плача). Слезами я заливаюсь, глядя на вас! Сердце мое кровью обливается, что вас, благодетельницу, не уважают, дому вашего не уважают! В вашем ли честном доме, в этаких ли местах благочестивых, такие дела делать!

Уланбекова(нахмурив брови). Ты ворона! Ты каркать хочешь что-нибудь. Ну, каркай!

Василиса Перегриновна. Благодетельница, не расстроить бы вас, боюсь я.

Уланбекова. Уж ты расстроила. Говори.

Василиса Перегриновна( оглядывается во все стороны и садится на скамейку у ног Уланбековой). Кончила я, благодетельница, вчера свою вечернюю молитву творцу небесному и пошла по саду погулять, благочестивыми размышлениями на ночь заняться.

Уланбекова. Ну!

Василиса Перегриновна. И что же я там увидела, благодетельница! Как меня ноги сдержали, уж я и не знаю! Лизка бегает по кустам в развращенном виде, должно быть, любовников своих ищет; ангельчик наш, барин, катается на пруду в лодке, а Надька, тоже в развращенном виде, уцепилась ему за шею руками и лобзает его. И как это видно было, что он, по своей непорочности, старается ее оттолкнуть от себя; а она все хватает его за шею, лобзает и соблазняет.

Уланбекова. А если ты врешь?

Василиса Перегриновна. Четверить себя позволю, благодетельница.

Уланбекова. Если в твоих словах есть хоть капля правды, так уж и этого довольно.

Василиса Перегриновна. Все правда, благодетельница.

Уланбекова. Вздор! не может быть, чтобы все! Ты всегда больше половины сочиняешь. А где ж люди были?