Том 2. Последний из удэге

Можно было предпринять комбинированное наступление двумя отрядами по обеим дорогам. Один отряд – более сильный – занимает Екатериновку, переправляется через реку и движется вверх по долине – на Перятино. Другой отряд занимает хутор Парамоновский и, выйдя к парому против Перятина, открывает пулеметный и артиллерийский огонь по селу, обеспечивая наступление первому отряду, который и занимает Перятино.

С этими предположениями, усталый, невыспавшийся и озлобленный всем, что ему пришлось видеть, Ланговой вернулся на рудник. В штабе полка ему сообщили, что его несколько раз вызывали по телефону из штаба американских войск по поручению майора Грехэм.

– Если позвонят еще раз, передайте господину майору, что меня нет… – с раздражением сказал Ланговой.

Полковника Молчанова уже не было на руднике. Ланговой занял его квартиру на втором этаже дома управляющего.

XXI

Наутро он пригласил в штаб контрразведчика Маркевича.

Все, что он слышал об этом человеке, вызывало непосредственное чувство брезгливости к нему. Но Ланговой знал, что его личный успех теперь во многом зависит от того, насколько Маркевич будет помогать ему. И он поступил так, как поступал всегда, когда обстоятельства вынуждали его делать что-либо противное его совести: отбросил даже самую возможность интересоваться закулисной стороной деятельности Маркевича, оградив себя теми обязательствами, которые называл служебным долгом.

Маркевич вошел без доклада, даже не постучавшись.

– Имею честь явиться, – развязно сказал он, – поручик Маркевич…

– Садитесь, – холодно сказал Ланговой.

– Можно курить? – Маркевич достал из кармана френча измятую пачку сигарет и серебряную зажигалку. – Не хотите ли? Японские.

– Нет…

Ничего примечательного не было в нем. Было общее впечатление чего-то поношенного и подержанного и не имеющего возраста. Природа отпустила его худому лицу излишек кожи, и она дрябло обвисала по щекам; под глазами – мешки; глаза круглые и невыразительные, как копейки. И одет он был очень неряшливо – френч точно изжеванный и в пуху, один погон полуоторван, синие галифе в ржавых пятнах.

– Расскажите, что делается на руднике.

– Что делается? Жалованье не платят, народ бунтует. Надо жалованье платить, – плаксивым голосом заговорил Маркевич.

– Но в поселке спокойно как будто?

– В поселке спокойно, а под землей бунтуют, вон там… – И Маркевич указал пальцем в пол.

– Много арестованных?

– Мы их здесь не держим: или отсылаем, или ликвидируем…

– Или отпускаете? – полувопросительно, с усмешкой подсказал Ланговой.

Маркевич, заглотнув дым, некоторое время задержал на Ланговом свои копеечные глаза, налившиеся вдруг тяжелой желтоватой медью. Потом, сильной струей выпустив дым под стол, он спокойно сказал:

– Зря не берем, потому не отпускаем. Ночью взяли одного, полпуда динамита на квартире. Говорит, украл – рыбу глушить. А партизаны бомбы делают… – И он вдруг тоненько засмеялся, закрыв глаза.

В комнату быстро вошел адъютант.

– Разрешите доложить? – взволнованно сказал он, звякнув шпорами.

– Да?

– Со станции Кангауз сообщают: Шкотово занято партизанами. Дальше Кангауза телефон не действует, и установить связь с нашими частями пока не удалось.

Ланговой почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, но овладел собой.

– Хорошо. Вызовите Кангауз к прямому проводу. Велите подать лошадей.

– Есть… Разрешите… третий раз звонят из штаба американских войск. Майор Грехэм просит вас к себе.

– Скажите господину майору, что я готов принять его в любое время, – резко сказал Ланговой.

Адъютант вышел.

– Действительно! – фыркнул Маркевич. – Они нам столько гадили. Вчера я имел удовольствие познакомиться с капитаном Мимура. Какой любезный человек! Прекрасно говорит по-русски и, как ни странно, православного вероисповедания. Он даже квартиру снял у священника…

– Я вас прошу, господин поручик, – сказал Ланговой, в упор глядя на Маркевича, – расследовать дело с динамитом, и если обнаружите связи рудника с деревнями, пресеките их и поставьте меня в известность…

– Будьте спокойны, – блеснув своими копейками, сказал Маркевич.

– Вы связаны с кем-нибудь в Скобеевке? – спросил Ланговой.

– Конечно.

– Назовите мне.

– Я запишу вам…

Маркевич оторвал белый краешек лежащей на столе газеты и мелко написал что-то.

Ланговой прочел: «Тимофей Казанок, крестьянин».

– Кроме того, у японцев есть связи среди корейцев, – сказал Маркевич.

– Благодарю вас. Вы свободны.

Ланговой вызвал адъютанта.

– Что ответили вам от майора Грехэм?

Адъютант замялся.

– Повесили трубку, господин полковник.

– И прекрасно. Кланяться не будем, – сказал Ланговой, багровея.

При выходе из штаба Ланговой чуть не наткнулся на часового, который, загородив спиной дверь, держа поперек винтовку, не впускал в штаб бедно одетую женщину с мокрыми косыми глазами. Одной рукой женщина прижимала к груди завернутого в дырявый платок плачущего ребенка, а другой держала за руку мальчика лет девяти, со страхом глядевшего на часового расширенными голубыми глазами.

– Миленький, пусти!.. Миленький, пусти!.. – со слезами просилась женщина.

– Говорят, уходи, не то…