Том 2. Последний из удэге

За столиком перед плащаницей беспрерывно менялись люди, читавшие Деяния апостолов. Лене стало скучно от их разнообразно-монотонных голосов и дурно от духоты и запахов; настроение радостного оживления и ожидания чего-то покинуло ее; она уже начинала жалеть, что пришла сюда, но не могла уйти – боялась одна возвращаться домой по глухой окраине.

Наконец чтение кончилось. Хор выдвинулся к перилам. Вышел похожий на черного лохматого пса священнослужитель и прогудел что-то, и хор начал петь. Но это был любительский хор, и у него не больно-то ладилось. Маленький, с испитым лицом и испуганными глазками регент в сердцах драл себя за волосишки и стучал камертоном.

– Тише, звери… – чуть не плача, шипел он на басов.

Старик-повар, только и пришедший сюда из-за пения, ворчал и отплевывался.

– Чего из полуношницы исделали! – говорил он, обращаясь за сочувствием к Лене.

Лена, от все возраставшей духоты едва не валившаяся с ног, шепнула Даше, чтобы та искала ее у церковных ворот, спустилась по лестнице и протискалась во двор. Тут ее снова обдало весенними запахами и говором людей. Вспомнив, что она захватила с собой в сумочке медяков, Лена пошла по ряду оделять нищих.

С тем особенным любопытством, которое было у нее ко всему болезненному и уродливому, она всматривалась в выставленные напоказ обнаженные язвы, культяпки, обрубки, вслушивалась в гнусавые, хриплые голоса.

«Вот они – убоги и нищи, – думала она, – и им уже ничего, ничего не нужно, кроме этих медяков!..»

Ей все время хотелось заговорить с кем-нибудь из них, но она не знала, с чего начать, и стеснялась людей, стоявших возле.

У самых ворот, прислонившись к каменной ограде, опершись на палку, склонив большую голову, с лицом, спрятавшимся, как в гнезде, в шапке седых волос и в седой бороде, стоял нищий в лаптях, с котомкой за плечами. Он стоял молча, не подымая головы. Людей возле него не было.

Лена дала ему серебряный гривенник.

– Спаси тебя господи на долгие лета, – тихо сказал старик и, не крестясь, спрятал гривенник за пазуху.

– Вы откуда, дедушка? – робко спросила Лена.

Он ответил не сразу, а точно подумав немного:

– Мы-то откуда?.. Мы-то в боге живем… А бог, он повсюду, он повезде… – И он взглянул на Лену глубоко спрятанными, маленькими блестящими глазками.

У Лены занялось дыхание.

– Давно вы так… – Лена не знала: «живете? ходите?» – ходите?..

Нищий снова подумал:

– А как себя помню, так и хожу…

Лена помолчала, не зная, о чем еще опросить.

– Где же вы ночевать… – «предполагаете? собираетесь?»… – будете? Здесь?..

– Не-ет, здесь не будем… – со вздохом сказал старик. – Здесь сторожа не допустют, а то, бывает, деньги отберут… Ночевать – за Семеновским базаром, там будем ночевать…

Лена слышала уже, что нищие живут где-то за Семеновским базаром.

– Там вас не обижают?

– За Семеновским-то?.. – Нищий подумал, опершись на клюку. – Не-ет, там не обидют, кому ж там обидеть? Хоть я там и не был, да кому ж обидеть там-то?

– Ну да, там все… – «нищие? бедные?» – …бездомные… Они не станут обижать, – убежденно сказала Лена.

– Не станут? – переспросил старик. – Вот и я говорю… А здесь что ж, здесь, бывает, деньги отберут. Летось вот… Округ церкви пошли, – перебил он себя.

Из церкви повалила толпа, послышались звуки нарастающего пения, и на паперти в блестящих, отливающих при свете факелов облачениях показались попы и дьяконы, несшие в руках какие-то тяжелые и мерцающие предметы. Потом попов не стало видно из-за нахлынувшей на них людской черноты, а тяжелые и мерцающие предметы в волнах пения поплыли вокруг церкви. Через некоторое время они выплыли с другой стороны, снова видны стали на паперти попы в сверкающих облачениях, они еще попели и потолкались в притворе, и снова толпа повалила в церковь.

Некоторое время стояла удивительная тишина, или, может быть, так казалось. Нищий, опершись на палку, не возобновлял начатого рассказа, и Лена больше не спрашивала его. Она чувствовала себя как во сне и не могла определить, сколько времени длится ее сон.

Очнулась она тогда, когда раздался медный тяжелый удар, не в лад бренькнули тонкие колокола, снова наплыл еще более густой и тяжелый гул, залились, застонали, заакали медные, будто стеклянные горла, и звон, пахучий, теплый и торжественный, поплыл волнами над пестрой кишащей толпой, над кладбищем, над слободкой.

– Христос воскрес… – спокойно сказал нищий, замигав глазами, не крестясь.

– Воистину воскрес, – быстро прошептала Лена, удивленно и испуганно глядя на нищего.

Веселая, оживленная толпа гуще заполнила двор, но большинство еще оставалось в церкви: служба еще продолжалась.

– Христос воскресе, Леночка!..

Даша, выбившись из толпы, запыхавшись, поцеловала Лену в губы своими сочными, пахнущими молоком губами.

– Где он там, черт леший?.. – оглядывалась она на повара. – Иди ты, ради Христа, без тебя посвятят!.. Не дай бог, барыня вернутся…