Том 2. Повести и рассказы

Римляне развели костры у дворца Флора, и воины стояли в мрачном молчании на площади. Они увидели, встретив отпор, что поступили неблагоразумно и жестоко. Они смотрели на небо и видели предзнаменование: луна, склонясь к земле, краснела, как будто погружаясь в кровавые волны; и стены храма отсвечивали багряным светом, как будто кровь убитых разлилась по земле и по небу и вместе с воплями восставшего народа сгущалась тяжелым облаком, которое простиралось над холмами Иерусалима.

И вспомнили легионы слова благоразумного Авла, а его приверженцы возвысили голос:

— Старый тысяченачальник был прав, — говорили они, — Флор привел нас к позору.

И, собравшись вокруг Авла, послали его к Гессию сказать от имени войск:

— В настоящую минуту мы тебе еще повинуемся, но знай, жестокий человек, что мы сами принесем на тебя жалобу сенату. Взгляни, — кровь наша и кровь иудеев, пролитая по твоей вине, взывает к небу.

Это были слова немногих благоразумных, которые теперь получили значение, а дерзкие насильники, стоявшие прежде за Флора, — молчали. Потому большинство склонилось на сторону благоразумных.

А багряный свет все более и более заливал небо и землю.

Когда луна скрылась, над землей простерся мрак и вторая стража ночи сменила первую, — Флор угрюмо вышел из дворца с потупленными от стыда глазами и повел в молчании легионы из города.

Наутро в священном городе Иудеи не было римлян.

II

Над городом Гамалой садилось солнце…

Тихий вечер спускался над всей иудейской землей, осеняя эту землю благодатью покоя…

Вечерние тени кое-где уже трепетали в долинах, но ночь не зажигала еще своих блестящих лампад. И еще не было видно огненного меча, который вот уже несколько ночей всплывал в синем эфире и горел в небе, заставляя сердца людей биться тревожным ожиданием.

Грозная звезда, как пламенный меч ангела, каждую ночь тихо плыла в беспредельных пространствах, и люди чувствовали, что так же неуклонно идут в мир великие события и великое горе…

Но теперь, в этот час тихого заката, — мир, казалось, забыл о звезде, вестнице горя, и отдавался беспечно спокойствию отдыха. Горы синели, алел закат золотыми багрянцами, тихо таяли в вышине белые тучки, роскошные пальмы поникли головами в истоме, и дальняя пыль клубилась на дороге, играя переливами последних лучей…

Ничто не говорило людям о грядущих бедствиях…

И только там, в вышине, над звездами сонмы ангелов, предстоявших престолу Иеговы, закрывали глаза крыльями и восклицали неслышными для смертного уха голосами:

— Горе вам, о Иерусалим и Гадара, и несчастная самоубийственная Иотапата!..[29]

Но смертные не слышали этих воплей, и завеса близких времен не поднималась перед их взорами. Внизу, на земле, обвеянной сумраком заката, существовало лишь настоящее. Бог судил смертным, — не видя грядущего, самим искать впотьмах пути своей жизни, пытливо исследуя, где зло и где благо…

И слепой род ликовал. Отступили легионы Флора, и Кестий потерпел неудачу. Казалось, невзгоды миновали, и дочери Галилеи сплетали венки и пели песни. А в Иерусалиме даже фарисеи возвещали вести свободы.

Но Гамалиот не участвовал в ликовании. Он знал, что война еще впереди, что римский орел собирается расправить когти, и потому, удаляясь из Иерусалима, ходил по стране, созывая ополчение. И теперь, утомясь призывами к оружию, пришел в свой дом, чтобы отдохнуть.

И, смотря на багрянец заката и на синее небо, он плакал, потому что ясное небо говорило ему о вечном законе мира, а его сердце жаждало мира на земле, отвращаясь от крови и брани. И казалось, оно смягчается от ласкового дыхания кроткой зари и в душу Гамалиота спускается тихое спокойствие.

Вокруг него, на ступенях дома, возлежали его ученики и приверженцы в одеждах отдохновения. И все молчали, потому что молчал учитель, над которым пролетел тихий ангел забвения… Он забыл о римлянах, и о погибших братьях, и об отце, сложившем голову на войне за свободу, и о невинно пролитой крови, и о том, что его ждут убийства, и опасности, и вражда, и, может быть, заблуждения, и гибель…

И, вздохнув полною грудью, Гамалиот сказал:

— Люди должны быть братьями, а божий мир хорош…

Но дальняя пыль, клубясь на дороге, катилась все ближе, и, прикрыв глаза рукою, Гамалиот увидел толпу людей, которые шли к его дому.

Тут были вестники из Иерусалима, пришедшие с известиями к Менахему, и галилейские поселяне, и идумеи, и ессеи в белых одеждах. Идя по дороге, они спорили между собою, смущая гулом нестройных голосов тихую негу вечера.

И так подошли к дому Менахема, иные звеня запыленными доспехами и все не переставая спорить. Когда же подошли близко, то стали, и Менахем спросил, в чем у них спор.

Вперед выступили вестники и сказали:

— Мы идем с вестями из Иерусалима и прежде всего выслушай нас.

Менахем сказал: «Говорите», и они рассказали Гамалиоту: