Лекции о символистах, хотя и в чужой, но в качественной, добросовестной записи, могут практически иллюстрировать теоретические положения этих двух работ, являя собой примеры редких по тонкости и точности анализов формальных особенностей (в том числе внутренней формы слова, метафоры и эпитета) и основных тем творчества нескольких поэтов и прозаиков в их специфике, а только наличие этой специфики, наличие своего слова, интересовало Бахтина, позволяло ему считать анализируемых поэтов и прозаиков настоящими (см. примеч. 225). (Лекций о Мережковском, Минском, Гиппиус и др., скорее всего, просто не было. Скорее всего, действительные пропуски в ЗМ относятся, в основном, к первому условному разделу курса.) Трудно при этом сомневаться в том, что самому Бахтину эмоциональная мистика Блока менее интересна, чем философская мистика Соловьева. В конце первого абзаца фрагмента «Литературные влияния» Бахтин понятию влияние характерно и теоретически интересно противопоставляет еще одно: сродство, говоря о сродстве Соловьева с Лермонтовым и Гейне, но именно о влиянии двух последних на Блока.
В Беседах о Блоке говорится очень много, больше, чем о других, но важно, что инициатива, как и тогда, когда речь идет о Маяковском, исходит от Дувакина. Особенно не хотелось Бахтину говорить о Блоке как о личности, он делает это предельно принужденно, но все им сказанное в Беседах, как и в случае с Вячеславом Ивановым, несомненно существенно комментирует содержание записей лекций о Блоке. Местами совпадает и тон высказываний (тон некоторой досады).
Чрезвычайно интересно сравнить содержание сказанного о Блоке в лекциях в 1926 г. и в Беседах в 1973 г. с опубликованной в ФН (1995, № 1, с. 75–79) поразительной статьей «Русская история 1905–1917 гг. в поэзии Блока» Л. В. Пумпянского, совсем небольшой. Когда читаешь эту статью, то кажется, что уже в середине 20-х гг. (статья написана 7 апреля 1925 г.) М. М. Бахтин не согласился бы ни с одним словом близкого ему тогда автора, тем более в 70-е гг. Бахтинское «любил» по отношению к Блоку было актуальным, видимо, лишь до самого начала 20-х гг., а м. б. только до революции. Бахтинское выражение «над Блоком» (Беседы, 92–94), бахтинское «Но как поэта я его очень любил, очень любил как поэта» (Беседы, 91), тема ренегатства Блока по отношению именно к символизму, отношение к статьям Блока — все это, хотя и сказано в 70-е гг. и сказано достаточно вынужденно, обратным светом что-то несомненно освещает и в содержании записей и, биографически, в разнице позиций уже в середине 20-х гг. участников так называемой Невельской школы философии.
В известных нам трудах М.М.Б. Блок упоминается трижды: в АГ как автор поэмы «Возмездие» (ЭСТ, 156), в «Из записей 1970–1971 годов» лаконичным «Блок о сатире» (ЭСТ, 360), в сноске первой главы ТФР как автор поэмы «Соловьиный сад». В ЗМ Блок — один из сквозных персонажей второго условного раздела.
Примеч. 173–184 принадлежат С. Г. Бочарову и впервые, как и тема «Блок», опубликованы в ДКХ, № 2–3,1993, с. 172–174.