Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу

– Да-с, – флегматически отвечал муж смуглой дамы и вслед за тем взвизгнул пронзительным ультра-сопрано, от которого зазвенели стекла в соседних окнах: – Ххи-ххи- ххи-хха-хха-хха-ххо-ххо-ххо! – изумительная рулада перелилась через теноровые раздирающие ухо звуки в контрабасовый рев, от которого, сквозь шум экипажей, загудела мостовая: – Ххо-ххо-ххо-хха-хха-ххи-ххи-ххи! – поднялась рулада опять до пронзительного визга. – Ххи-ххи-ххи! – А вы, я вижу, мой поклонник? – Вот находка! – Драгоценность! – В целой России только два экземпляра: вы да я сам. – Ну, прощайте. Заходите. Думаю, что жена полюбит вас. Прощайте. – Нет, позвольте: в котором курсе вы?

– Я студент педагогического института, а не университета. Кончаю курс.

– Ну, вот видите, я чуть не сделал глупости, забывши спросить. – Кончаете курс, то прежде кончайте курс: экзамены на носу, – или уже начались? Занимайтесь. Кончите, тогда заходите. – Прощайте. Погодите, опять глупо: не сообразил. По окончании курса вас пошлют из Петербурга черт знает куда? – Так заходите теперь.

Студент подумал. – Нет, я не буду у вас до окончания курса. Тогда я приду к вам с какою-нибудь статьею. Надобно приготовить что-нибудь прежде, чем идти к вам.

– Хорошо. Но вас отправят черт знает куда?

– Нет. Я останусь в Петербурге.

– Ваш скотина директор любит вас?

– Нет. Но товарищ министра знает меня и обещал.

– Ну, это плохая надежда: тряпка.

– Кроме того, я даю уроки у Илатонцева; это вельможа. Он хочет, чтобы я продолжал их.

– А когда так, то другое дело. Попросит, и останетесь, правда. Прощайте же, наконец. – Да, опять забыл: а фамилия-то ваша как же?

– Левицкий.

– Ну, прощайте, – ххи-ххи-ххи – мой поклонник – ххо-ххо-ххо-ххи-ххи-ххи… – залился он пронзительными и ревущими перекатами по всем возможным и невозможным для обыкновенного человеческого горла визгам, воплям и грохотам.

Мелодичности своих рулад он нисколько не удивлялся, но решительно не понимал и сам, как это визг и рев выходят у него такие оглушительные, когда он расхохочется. Обыкновенным голосом он говорил тихо, и пока он не начинал, по забывчивости, давать волю своей глотке, никто бы не мог ожидать, что он перекричит и петуха и медведя.

* * *

– Я пришла к вам не покупать наряды, – сказала Волгина хозяйке магазина в ответ на фразу о приятности нового знакомства. – Мне надобно сказать вам несколько слов.

Любезно-вопросительное выражение лица магазинщицы сменилось одобрительно-скромным. – Мой магазин в полном вашем распоряжении. Смею вас уверить, что ваше доверие ко мне будет оправдано. Прошу вас, – она отворила дверь в свою квартиру. – Нам удобнее будет продолжать разговор в моей гостиной.

– Конечно, – сказала Волгина. Через большой зал с великолепными зеркалами они прошли в гостиную, очень роскошную.

– Прошу вас. Здесь мы можем говорить совершенно свободно. – Они сели.

– Я пришла затем, чтобы предупредить молодого человека в гороховом пальто, который сейчас вошел сюда, что за ним следит господин, – имя которого он, вероятно, угадает. От самой квартиры за Нивельзиным ехала голубая карста, – он не заметил, скажите ему, что нехорошо быть таким неосмотрительным. Карета стоит теперь у вашего подъезда. Он увидит ее. Пусть он сейчас уходит отсюда.

– О, боже! – Какое было б это несчастье! Monsieur Saveloff так силен! Он погубил бы меня! – Магазинщица, всплескивая руками, вскочила идти.

– Прошу вас, дослушайте же. – Отдайте ему эту перчатку, – Волгина сняла перчатку с правой руки, – и пусть он любуется на нее, идя отсюда. Я выйду через минуту и тоже пойду мимо кареты, – конечно, тот господин в карете будет ждать даму Нивельзина, – я уроню зонтик, буду поправлять шляпку, – словом, тот господин увидит, что у меня одна рука в перчатке, другая без перчатки, – он увидит, что Нивельзин любовался на мою перчатку. – Да берите же, несите ему, – берите же.

Хитрое, дурное лицо магазинщицы сделалось честным.

– Нет, я не возьму вашу перчатку. Я не могу допустить, чтобы вы так ужасно компрометировали себя. Он уйдет, этого будет довольно.

– Нет, этого не будет довольно. Карета стала бы ждать и дождалась бы. Вы сами говорите, что господин, который сидит в карете, умеет мстить; той, которую он подозревает, он может мстить сильнее, нежели вам. Она погибла, если войдет сюда прежде, нежели он убедится, что подозревал напрасно, что Нивельзин был здесь для меня. – Самого Нивельзина я не хочу видеть; но ей я оставлю мой адрес, и мы подумаем, что ей делать.

– Вы незнакома с madame Saveloff? И так ужасно компрометируете себя для нее?

– Идете вы или нет?

– Вы незнакома с madam Saveloff?

Незнакома или дружна, как вам угодно, только идите же.

– Но если вы незнакома с нею, почему ж вы знаете, что ее еще нет здесь?

– Как вы сердите меня! – нетерпеливо сказала Волгина. – Кто ж не знает, что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина еще не надоела ему? – Почему я знаю, что она еще не надоела ему? – Можете полюбопытствовать после. А теперь идите.