Том 2. Рассказы по понедельникам. Этюды и зарисовки. Прекрасная нивернезка. Тартарен из Тараскона

После пережитого утром волнения ни у кого не было аппетита, но настроение у всех было приподнятое, как всегда после миновавшей опасности.

Всем дышалось легко.

Все подмигивали друг другу, как бы желая сказать:

«То-то же! Хороши бы мы были сегодня, если бы тогда отвели его к комиссару!»

И папаша Луво заливался смехом, обводя затуманившимися от слез глазами свой выводок.

Можно было подумать, что им улыбнулось неожиданное счастье, что «Прекрасная нивернезка» перестала давать течь, что им выпал главный выигрыш в лотерее.

Судовщик то и дело награждал Виктора увесистыми тумаками.

Особый способ выражать нежность!

— Ну и шельма этот Виктор! Как он повернул руль! Ты заметил, Экипаж? Я сам не сделал бы лучше! Я, шкипер, хе-хе!

Целых две недели добряк не мог успокоиться и бегал по набережным, рассказывая о замечательном повороте руля:

— Понимаете? Баржу несло течением. Тогда он… Раз!

И он жестом изображал знаменитый поворот.

А вода в Сене спадала, близилась минута отплытия.

Однажды утром, когда Виктор и Луво откачивали на палубе воду, почтальон принес письмо.

На обороте конверта стоял синий штемпель.

Чуть дрогнувшей рукой судовщик распечатал письмо, и так как в грамоте он был не сильней, чем в вычислениях, то сказал Виктору:

— Прочти-ка, что здесь написано.

Виктор прочел:

«Полицейское управление, XII отделение. Г-на Луво (Франсуа), хозяина-судовщика, просят зайти в самом непродолжительном времени к полицейскому комиссару».

— Все?

— Все.

— Что ему от меня нужно? Луво целый день не было дома.

Когда же он вернулся, от его веселости не осталось и следа…

Он был сумрачен, угрюм, молчалив. Мамаша Луво недоумевала. Когда дети ушли играть на палубу, она спросила:

— Что случилось?

— Неприятная история.

— Что-нибудь с твоей поставкой?

— Нет, с Виктором.

И он рассказал о своем посещении комиссара.

— Помнишь, я тебе говорил про женщину, которая его бросила? Она не была его матерью.

— Ах, вот как!..

— Она его украла.

— Как это узнали?

— Она сама перед смертью призналась полицейскому комиссару.

— И тебе сказали, кто его родители? Луво вздрогнул.

— С чего ты взяла?

— А зачем же тогда вызывать? Франсуа рассердился.

— Если бы я даже и узнал, кто его родители, я бы тебе не сказал!

Покраснев от злости, он вышел и хлопнул дверью. Мамаша Луво была озадачена.

— Что с ним такое?

В самом деле, что же произошло с Франсуа? С того дня его поведение, речь, характер — все резко изменилось.

Он почти ничего не ел, плохо спал, сам с собою разговаривал по ночам.

Он стал прекословить жене.

Он придирался к Экипажу, грубо обращался со всеми, особенно с Виктором.

Когда изумленная мамаша Луво спрашивала, что с ним, он резко отвечал:

— Ничего. Откуда ты взяла, что со мной что-то случилось? Вы все против меня.

Все попытки бедной женщины были безуспешны.

— Право же, он сходит с ума!

В том, что Франсуа рехнулся, она перестала сомневаться в тот вечер, когда он устроил сцену из-за Можандра.

Рейс подходил к концу, они уже приближались к Кламси.

Виктор и Клара говорили о школе, и когда мальчик заметил, что рад будет снова повидаться с Можандром, папаша Луво внезапно вспылил:

— Не смей говорить мне о Можандре! Я не желаю иметь с ним никаких дел!

Вмешалась мать.

— Что он тебе сделал?

— Что он мне сделал?.. Что он мне сделал?.. Это тебя не касается. Или я уже здесь не хозяин?

Увы! Он был теперь настолько хозяином, что вместо того, чтобы причалить, как обычно, к Корбиньи, поднялся на две мили выше по реке, к самому лесу.

Он заявил, что Можандр только и думает, как бы надуть его, повтому лучше иметь дело с другим лесопромышленником.

Они остановились так далеко от деревни, что о посещении школы нечего было и думать.

Виктор и Клара целые дни проводили в лесу, собирали хворост.

Когда им становилось невмоготу тащить свою ношу, они клали хворост на склоне оврага и усаживались среди цветов. Виктор доставал из кармана книгу и заставлял Клару читать вслух.

Они любили смотреть, как солнечный свет, пробиваясь между ветвями, бросает дрожащие блики на страницы книги и на их волосы. Вокруг жужжание насекомых, а дальше — лесная тишина.

Когда они запаздывали, то быстрым шагом шли по широкой дороге, на которую падали тени от деревьев.

Вдали, сквозь легкий туман, поднимавшийся от реки, виднелась мачта «Прекрасной нивернеэки», мерцал огонек.

Это мамаша Луво на свежем воздухе у реки готовила на костре ужин.

Возле нее Мимиль, взъерошенный, как метелка из перьев, в рубашке, вылезающей из штанишек, умильно поглядывал на котелок.

Маленькая сестренка играла тут же на земле.

Экипаж и Луво курили трубки.

Однажды вечером перед самым ужином они увидели, что кто-то вышел из лесу и направился к ним.

— Это Можандр!

Да, это был он. Сильно постаревший и поседевший.

Шел он, опираясь на палку. Когда же он заговорил, стало ясно, что у него одышка.

Он протянул Луво руку.

— Что же это? Ты изменил мне, Франсуа?

Судовщик в замешательстве что-то пробормотал.

— Да нет! Я на тебя не сержусь.