Том 2. Рассказы по понедельникам. Этюды и зарисовки. Прекрасная нивернезка. Тартарен из Тараскона

Даже багор и деревянная нога у него совсем новые. Это любезность хозяина, человека, видимо, сведущего и предусмотрительного.

Нет, вы посмотрите!

Палуба начищена, сделаны перила! Есть и скамейка, где можно посидеть, и навес, где можно укрыться от непогоды.

Трюм может вместить двойной груз.

А каюта!.. Ах, какая каюта!

— Три комнаты!

— Кухня!

— Зеркала!

Луво увлекает Можандра на палубу.

Он растроган, от нервного возбуждений весь трясется, так же как и серьги у него в ушах.

Заикаясь, он говорит:

— Можандр, старина..

— Что случилось?

— Ты забыл только одно…

— Что же именно?

— Ты не сказал мне, у кого я буду плавать.

— Тебе так хочется знать?

— А как же, черт возьми!

— Ну ладно! У себя самого.

— Как так?.. Значит… баржа…

— Твоя!

Нет, что же это такое, дети мои!

Такой удар в самое сердце!

По счастью, хозяин — человек предусмотрительный — догадался поставить скамейку на палубе.

Луво рухнул на нее как подкошенный.

Это невозможно… Такого подарка он не примет.

Но у Можандра на все готов ответ:

— Пустяки! Ты забываешь о наших старых счетах, о тех деньгах, что ты истратил на Виктора! Не беспокойся, Франсуа, я еще в долгу перед тобою.

И старые приятели обнялись, как братья, — на этот раз со слезами.

Да, конечно, Можандр все обдумал и все устроил так, чтобы сюрприз был полным, и, пока они обнимаются на палубе, из леса выходит священник, ветер надувает хоругвь, впереди — музыканты.

Это еще что?

Ну как же! Освящение баржи.

Торжественная процессия жителей Кламси явилась для участия в празднестве.

Хоругвь развевается по ветру.

Музыка гремит.

Дзинь-бум-бум…

Лица у всех веселые.

И над всем этим — чудесное летнее солнце, в лучах которого сверкает серебряный крест и пламенеют медные трубы музыкантов.

Какой чудесный праздник!

Вот убрали холст, скрывавший ахтерштевень, и на лазоревом фоне засияло красивыми золотыми буквами название баржи:

VI НОВАЯ НИВЕРНЕЗКА

Ура «Новой нивернезке»! Пусть жизнь ее будет столь же долгой, как и у ее предшественницы, а старость более счастливой!

К барже подходит кюре.

Певчие и музыканты выстраиваются в ряд позади него.

За ними реет хоругвь.

— Benedicat Deus…[32]

Крестный отец — Виктор: крестная мать — Клара.

Кюре ставит их впереди, у самого края набережной, рядом с собой.

Робкие и трепещущие, они стоят, держась за руки.

Сбиваясь, невпопад лепечут они слова, которые подсказывает им маленький певчий, а кюре окропляет их святой водой.

— Benedicat Deus…

Разве не похожи они на жениха и невесту?

Такая мысль приходит в голову всем присутствующим.

Может быть, она приходит в голову даже им самим, так как они не решаются взглянуть друг на друга и, по мере того, как церемония близится к концу, все больше и больше смущаются.

Вот и конец.

Толпа расходится. «Новая нивернезка» освящена.

Нельзя отпустить музыкантов, не угостив их.

И пока Луво наливает музыкантам по стаканчику, Можандр, подмигнув мамаше Луво и взяв кума и куму за руки, обращается к кюре:

— Вот и крестины справили, господин кюре. Ну, а когда же свадьба?

Виктор и Клара становятся краснее мака.

Мимиль и маленькая сестренка хлопают в ладоши.

Папаша Луво, взволнованный всеобщим одобрением, наклоняется над плечом дочери.

Судовщик весело, во весь рот улыбается и, заранее смеясь своей шутке, говорит:

— Послушай, Клара! По-моему, сейчас самый подходящий момент… Не отвести ли нам Виктора к полицейскому комиссару?..

― ТАРТАРЕН ИЗ ТАРАСКОНА ― (роман)

 Перевод Н. Любимова

НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТАРТАРЕНА ИЗ ТАРАСКОНА {4}

Эпизод первый В ТАРАСКОНЕ

I

Сад с баобабом

Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь; с тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так ясно вижу, словно это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил тогда при въезде в город, в третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла, впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у калитки — целый выводок маленьких савояров[33], играющих в классы или дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.

Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.

Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя. Но стоило войти внутрь, и — ах, черт побери!..

Во всем строении, от погреба до чердака, чувствовалось нечто героическое, даже в саду!..