Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896

Вот оно, мое сочинение. Признаюсь, что, прочитав его, я остался доволен собой, ибо нашёл, что оно написано совершенно в стиле четвёртого класса гимназии и не без знания детской психологии. Я знаю, что мыльные пузыри более близки интересам двенадцатилетней девочки, чем торговля финикийцев, и остановился на мыльных пузырях более подробно, чем на воде как на факторе культуры. Я не доказывал преимущества вина пред водой, хотя и мог бы блестяще доказать это. Я не доказывал в моём сочинении необходимости обложения воды акцизом в видах увеличения доходов государства, — хотя почему бы не доказывать этого? То ли ещё доказывают люди с высокоразвитым чувством патриотизма! Я ни слова не сказал о всём том, чего не могла знать гимназистка четвёртого класса, и, мне кажется, я сказал всё, что она знала о воде. Какого же чёрта нужно было этому достопочтенному учителю?

Пусть он сам попробует написать такое же сочинение для двенадцатилетней ученицы; посмотрел бы я, как он это сделает!..

За что он поставил нуль моей протеже? Я был возмущён и оскорблён.

Всякий на моём месте чувствовал бы то же самое, я полагаю. Я решил отправиться к этому господину.

* * *

Я пришёл к нему и увидел пред собой длинную и тощую фигуру, весьма напоминающую собой ижицу, перевёрнутую вверх тормашками.

— Милостивый государь, — сказал я ему, — это я — автор сочинения «Вода и её значение в природе и в жизни человека», поданного вам гимназисткой четвёртого класса Елизаветой Пионовой.

— Разве вам не стыдно сознаться в этом? — с ужасом спросил он меня.

— Я не о себе пришёл говорить с вами… Я хотел бы только знать, за что вы поставили Пионовой нуль?

— За сочинение, — уверенно ответил он мне.

— Чем же, собственно, вам не нравится это сочинение?

— Ер-рунда!

Тут я горько пожалел, что не захватил с собой пушки. С таким бы удовольствием я влепил в учителя хорошенький заряд из артиллерийского орудия!

— Государь мой! — смиренно заговорил я. — Вы, кажется, полагаете, что на земле возможно существование леса раньше, чем вырастут деревья. Вы требуете от ученицы ясного представления о значении воды в природе, но известно ли вам, о государь мой, что ваша ученица ни в каких близких сношениях с природой не находится и едва ли может о ней иметь представление. Она живёт в детской, во втором этаже большого каменного дома, и от её квартиры до природы огромное расстояние, ибо, как это вам должно быть известно, в благоустроенных городах природа находится за городом. Пока ещё её домашние не озаботились ознакомить её с природой, и, уверяю вас, она, Пионова, не в состоянии сказать вам, где находится природа и какая она из себя…

— Гм?! Да? Это очень… странно! Но чего же вы желаете?

— Дайте Пионовой другую тему! Клянусь вам, я больше не буду писать для неё…

— Другую тему? Ну что ж? Это можно… Извольте…

Он взял с своего стола маленькую книжицу, на обложке которой я мельком прочитал «Паульсон», и стал её перелистывать…

— Ну-с вот: пусть она напишет «Море и пустыня».

Я кротко и умоляюще посмотрел на него.

— «Море и пустыня»… — повторил он, — славненькая темочка!

— Но, государь мой! Она никогда не видела моря и не была в пустыне… — с отчаянием воскликнул я.

— Однако это довольно неразвитая девочка! Ну, тогда вот: «Влияние природы»…

— Опять природа!

— Да, да! Тогда — «Балтийское море и его торговое, экономическое, культурное и политическое значение»…

— Не торгует она, политикой, по молодости лет, не занимается…

— Ужасно неразвитая девочка! Что бы ей такое дать? Нуте-ка, вот: «Что есть общего в характерах Чацкого и Хлестакова?»

…Как все люди, я тоже кроток и человеколюбив до известного предела. Впрочем, я ведь не оправдываюсь а только каюсь…

У него в комнате была печка, а на печке — отдушник. Ну, так вот на этом отдушнике, захлестнув учителю за шею его женственный галстук, — я его и повесил.

Повешенный, он только потерял свое сходство с ижицей а кроме этого, мне кажется, никто ничего не потерял.

Вот и всё, что я хотел сказать.

Роман

I

Герою этого романа, Яшке, было одиннадцать лет, когда он впервые почувствовал в своём маленьком сердце сладкое томление любви. Он был «мальчиком из типографии», очень чумазым мальчиком, от которого всегда густо пахло типографской краской, скипидаром и другими профессиональными ароматами. Такой же замазанный, потрёпанный, как и все другие типографские мальчики, с таким же, как у них, лицом в маске чёрной жирной грязи, — Яшка отличался от них большими, всегда широко раскрытыми светлыми глазами, сравнительной скромностью поведения и стремлением к чистоте. В обед он всегда умывался, то есть размазывал по лицу неровно осевшую на него свинцовую пыль и грязь машин — ровным пластом, и от этой его заботливости о своей внешности казалось, что он не выпачкан, а таким уж чёрным произведён на свет. Ровный колорит грязи на его лице дал ему среди сверстников право на прозвание — Чистяк.