Они поднялись в школу и прошли на кухню… Староста и дежурный напоили их чаем, позвали Янкеля и Япошку.
— Ну как? — сочувственно спросил Японец.
— Плохо, — ответил Ленька. — Больше гопничать нельзя. Холодно.
— Д-да, — протянул Янкель. — А вы все-таки поскулите у Викниксора, — может, разжалобится.
Напившись чаю, сламщики, по совету товарищей, пошли к заведующему.
— Войдите! — крикнул он, когда они постучались к нему.
Ребята вошли и остановились у дверей.
— Вам что?
— Простите, Виктор Николаевич…
— Нет… Я сказал: из школы вон. Мне таких мерзавцев не нужно.
Повернулись, чтобы уйти.
— Впрочем… Если вставите стекла, то…
— То?
— То… Можете через месяц вернуться в школу.
— Спасибо, Виктор Николаевич.
Вышли… Сделалось совсем грустно и тяжело.
— Это что же значит? — проговорил Ленька. — Если не вставим стекла, так и совсем можем не являться? Так, что ли?
— Видно, так, — вздохнул Пыльников.
— Надо мыслить, где достать денег. Стекла вставлять, как видно, придется.
Они снова вышли во двор.
— Идем на улицу, — сказал Сашка.
Прекрасный весенний день не доставил им обычного удовольствия. Шли медленно — куда глаза глядят.
— Что-нибудь надо продать, — сказал Сашка.
— Да, — согласился Пантелеев. — Надо что-нибудь продать… А что?
Оба задумались.
Шли мимо Юсупова сада.
— Зайдем, — предложил Ленька.
Зашли, уселись на скамейку…
В саду весна чувствовалась ярче, чем на улице. Набухали почки, и на берегу освободившегося от льда пруда пробивалась первая травка.
Сламщики сидели и думали.
— У меня есть одна вещица, — покраснев, заявил Ленька.
— Какая вещица?
— Зуб.
Он снял кепку и, отогнув подкладку, вытащил оттуда что-то маленькое, завернутое в бумажку.
— Золотой зуб, — повторил он. — Я его осенью в Екатерингофе нашел… Думаю, что можно продать.
Сашка улыбнулся.
— Зачем же ты его столько времени берег?
Ленька покраснел еще больше.
— Глупо, конечно, — сказал он, — но говорят, что зуб приносит счастье.
— Счастье, — усмехнулся Сашка. — Много он тебе счастья принес.
Ленька решил продать зуб.
— А я что продам? — сказал Пыльников.
Он развязал узелок. Вынул марксовский «Капитал».
— Дадут что-нибудь?
Ленька взглянул на заглавие.
— Думаю, что не дешевле моего зуба стоит.
Сашка перелистал страницу. Потом положил книгу обратно в узелок.
— Нет, — сказал он, — Маркса продавать не могу… Я лучше сапоги продам.
Ботинки у него были новенькие, английские. Брат зимой привез, когда приезжал навещать.
— Продам, — решил Сашка.
Он тут же снял ботинки и завернул их в узелок.
— Идем, — сказал он.
Они вышли из сада. Сашка с прошлого лета не ходил босиком и сейчас шел неуверенно, подпрыгивая на острых камнях.
Сперва зашли в ювелирный магазин.
Толстый еврей-ювелир долго рассматривал зуб, сначала простым, затем вооруженным глазом, потом посмотрел на парней и спросил:
— Откуда у вас это?
— Нашли, — ответил Ленька.
Ювелир минуту раздумывал, потом бросил зуб на чашку миниатюрных весов и, не спрашивая о пене, вынул и положил перед товарищами бумажку в пять лимонов.
— Мало, — сказал Пантелеев.
Ювелир взял бумажку, чтобы спрятать.
— Ладно, давай, — проговорил Ленька и, спрятав дензнаки в карман, вместе с Сашкой вышел из магазина. — Спекулянт чертов! — буркнул он.
Из магазина пошли на Александровскую толкучку, где за десять лимонов продали первому попавшемуся маклаку Сашкины английские ботинки.
В Шкиду поехали на трамвае: устали за сутки и имели возможность позволить себе такую роскошь.
К Викниксору в кабинет вошли без всякой робости.
— Опять? — спросил тот. — В чем дело?
— Получите за ваши стекла, — сказал Ленька и выложил перед завшколой пятнадцать миллионов рублей.
Викниксор посмотрел на деньги, присел к столу и написал расписку.
— Возьмите, — хмуро сказал он.
Потом смягченным тоном добавил:
— Через месяц приходите.
Сламщики вышли.
— Куда идти? — тихо спросил Сашка.
— Домой, — ответил Ленька, — больше идти некуда.
Сходили в класс, попрощались с товарищами и разошлись — один на Мещанскую, другой на Васильевский остров.
«Юнком»
— Т-сс. Тише.
— Ни звука.
Три тени, бесшумно скользя, вышли на парадную лестницу и минуту прислушивались. В Шкиде было тихо. Ребята уже спали, и только изредка тишину нарушал шорох возившейся под полом крысы.
— Ну, идем. Нас уже ждут, — опять раздался шепот, и три таинственные фигуры начали спускаться по лестнице, осторожно держась за перила и стараясь не производить шума.
Мелькнул просвет парадной двери, выходившей на улицу, но за ненадобностью давно уже и наглухо закрытой.