Том 2. Русь на переломе. Отрок-властелин. Венчанные затворницы

— Из Голицыных хто был ли? — желая помочь парню, спросил Толстой.

— Был, был… Как же… Князь Борис был… И Василий… Не… Василья не было… Да еще… эк ево…

— Лихачев, кравчий… Может, видел…

— Был, был и он… Да и поважнее… Вон, энтот, седой такой, рожа красная, ровно бы пожар на ей занялся… Борода — копной висит…

— Князь Репнин Иван…

— Ен, ен самый… Вот как ты потрафил, боярин… Вот, почитай, и все… Али, правду молвить, може, и еще трое-четверо, да все народ не такой значной, вон, как те, што сказывал тебе… Уж, как милость твоя, отец ты наш… Чем пожаловать повелишь…

И парень добил челом.

— Ну, хоша ты, видно, там успел хватить, по пути… Поди, половину и запамятовал, ково видел…

— Ни-ни… Побей меня Крест Святой… Разрази меня Владычица-Троеручица… Да лопни мои глаза, расколись моя утроба… Всех попомнил… Хошь сам поезжай, погляди, боярин…

— Ну, буде вздор молоть… И не след бы… Да уж обещано… На, вот, ступай, пропивай… Да, гляди, утром — на работе исправно быть…

Он кинул пятаки парню. Тот на лету подхватил их, стукнул в пол челом и радостно вышел из покоя, бормоча:

— Ну, вестимо, стану ровно лист перед травой… Во всяк час на деле…

Парень не обманул Толстого. Если много народу собралось к Хитрово, замышляя гибель Нарышкиных, — еще больше значительных бояр и князей собралось на совет к Матвееву, так как на другой день решено было идти к больному царю, просить от него окончательных распоряжений насчет наследника.

И долго, за полночь — были освещены окна двух-трех покоев матвеевского дома. Долго судили да рядили все: как теперь быть?

Интрига «хитровцев» помимо лукавых полупризнаний Толстого, сделанных Артамону, была известна многим.

Когда же Матвеев рассказал о посещении Толстого, о всем, что ему говорил этот лукавец, мнения разделились.

— Не на нашу ль сторону взаправду переметнуться замыслил Петрушка-Шарпенок?.. Вороват да труслив, ровно кошка, парень, хоша и смышлен, — задумчиво проговорил старик Одоевский. — Досада, Артамоныч, што не потолковал ты с им подолей. Може, и сторговалися бы. Ен — пригодный человек для всево…

— Пустое. Он за своим дядей, за Подорванным[15] руку тянет. Все повызнать приходил, не иначе… Лукавая бестия. Предатель ведомый. Можно ль на ево слова веру класть? — отозвался хриплым, басистым голосом князь Иван Куракин, поддержанный и Репниным.

— А и то подумайте, бояре, — певуче, с нерусским говором заметил один из князей Черкасских, Михайло Алегукович. — Може, напужать нас замыслил… Не водили бы царевича к отцу, только им и надо. Они со своим Федором с хворым и повершат все на просторе, у царя, у немочного…

Своим привычным к азиатским придворным интригам умом старик князь безотчетно угадал хитрость врагов.

Но его не послушали.

— Пужать!.. Нас?.. Дураков нашел тоже Шарпенок… Не! Умен больно парень, штобы детски таки штуковины вымыслить… Он за делом приходил, не зря… Не станет такой хитряга шутки шутить, — в один голос отозвались бояре.

— Семеро скажут: пьян, так и тверезый спать ложись, — покачивая своей большой кудлатой головой, пробурчал Черкасский и умолк.

Тогда заговорил мягко, осторожно молчавший до сих пор кравчий Лихачев, потирая полные, мягкие свои ладони одна о другую:

— А, так скажем, бояре… И то сказать, не нынче, не завтра еще помирает царь наш, батюшка Алексей Михайлович… Да подаст ему Господь здравия и сил на многие лета!

— Аминь! Воистину! Подай, Господи! На многие лета, — как бы безотчетно, по привычке все сразу проговорили собеседники.

— Так, малость пообождем… А то, — продолжал Лихачев, — Данилович пущай у отца поспрошает толком: чево надо ждать? — поворачивая голову к молодому стольнику Михаилу Даниловичу, сыну врача Даниила Гадена, также призванному на общий совет. — Сыну, чай, не потаит, скажет отец правду, когда надо ждать преславной кончины нашево государя и милостивца?.. Посля — и за дело можно. Вон, сила нас какая… — оглядывая все собрание, самодовольно кивнул головой умный боярин. — Помимо нас коли што и наладят «хитровцы» с «подорванцами», с Милославскими, — гляди, мы и разладить сумеем. За ими — рать-сила стрелецкая, и то не вся. За нами — воины преславные. Охрана самая ближняя царя. Иноземские отряды, хотя числом и меней московских полков, да один пятерых стоит и по сноровке и по снаряжению. Чево же загодя, ничего не видя — трусу праздновати… Пождем. Там и увидим, как дело повернется. Наше — от нас не уйдет.

— Еще ждать-то! Мало ждали? Надо было давно дело повершить. Пока еще здоров был государь, пока слушал тех людей, кои ему добра радели… А теперь ждать — недругам в руку играть, — горячо заговорил молодой князь Василий Голицын.

Как сотник выборной сотни и стоящий в стороне от происков Хитрово, он был тоже приглашен Матвеевым.

— Слышь, нешто злое мы умышляем: приказал бы царь сыну старшему ради слабости Федора и непрочного здравия — ноне же объявить и молодшего, Петра-царевича вторым по себе государем-наследником… Для земли же мы все свое дело удумали. Ей на благо. Чево же тянуть и мешкать? Сказать государю. А он уже прикажет…