Том 2. Семидесятые

Ничего-ничего, так и научимся. Распарывая, поймем, как сшито. Взрывая, разберемся, как строили. Обвиняя и видя на лице ужас, представим это лицо счастливым – это же одно и то же лицо.

Я так привык сам с собой разговаривать: просто приятно поговорить с умным человеком. Но сейчас уже не с кем говорить.

Чтобы оба были в дураках – такого еще не бывало.

Женщину легче поменять, чем понять.

Закон нашей жизни:

не привыкнешь – подохнешь!

не подохнешь – привыкнешь!

Ограбили страну до состояния социализма.

Птицы в Москве летают в подземных переходах между ногами.

Это разве птицы?

Воробьи налетают на тарелку пока несешь к столу облепляют, как мухи, топчутся в борще...

Что же такое?

Совсем что ли мы сгрудились на пятачке?

Птицы у мух хлеб отбивают.

Люди у кошек воруют колбасу...

Смотри, как мы мешаем друг другу.

Надо, чтоб в стране какая-то одна нация осталась.

Он добавил картошки, посолил и поставил аквариум на огонь.

Простите меня

Я так рад, что своей жизнью подтверждаю чью-то теорию.

Прохожий

И какая-то такая с детства боязнь огорчить окружающих. Двадцать километров пешком, чтобы не спрашивать. Огромные попытки самолечения, чтоб не вызывать. Громкий храп, чтоб не свидетельствовать.

Обидно огорчать стольких людей чем попало, самой жизнью своей. Близких – мы уже как-то привыкли. Это обычно... Вернее... Хотя... тоже... Но все-таки нет. А вот дальних, то есть совершенно незнакомых, за что? Он же ни в чем. Вернее... Хотя, может... Так сомневаешься – рассказывать, не рассказывать. Тут... вряд ли что исправишь... Я и не для того, чтобы исправить... но душу облегчить себе... вернее... да, себе.

Сейчас каждый рвется высказаться и слушать некому. Встречаются двое, перебивая друг друга, вываливают и расходятся как бы облегченные. Слушать все это внимательно невозможно... А может... не стоит... хотя... чтобы облегчить, надо выслушать. А я не могу просто слушать... я вхожу в его положение... А выбраться оттуда... А он уже ушел...

Почему слушающий засыпает, а говорящий нет? Примеры мелкие, но для меня это жизнь.

Бог меня не наградил интересной работой. Вообще никакой... то есть хожу туда... страшнее нет, чем ничего не делать. Я понимаю, чтоб мы не хулиганили на улице, нас надо где-то держать, и вот это назвали КБ, и мы притворяемся конструкторами, бухгалтерами, а один притворяется заведующим, и даже, если появилась работа, мы загораемся, наваливаемся, придумываем, и это никому не нужно. Еще раз навалились, придумали – опять никому не нужно.

В колхоз поехали. Помидоры с криком, скандалом собрали – до сих пор лежат. Когда результат не нужен, трудно процесс сделать захватывающим, и люди меняются. Невозможно поймать чьи-либо глаза. Недовольный зарплатой не может поднять глаз. За что ему увеличивать? Он же сам придумал причину. Стыда уже нет, и нет достоинства, и начальник решительный, деловой, и ему рассказать нечего, кроме заграничной поездки.

Кто-то строит дорогу, ведет газ. Я думаю, вы их отличаете, потому что главное в мужской жизни – дело. Чтобы он не стал слезливым и женственным. И это не безработица. Это сущая безделица. Каламбур... вернее... ну какая же это шутка?.. Так, чушь... Если моя жизнь вызывает улыбки... я рад... Берите ее в качестве сюжета, эпизода или хотя бы шутки... Я уже давно ищу ей какое-то применение.

Мы так привыкли делать то, что никому не нужно, что, когда это кому-то понадобилось, оно все равно не работало... Такие мы неудачники... Хотя многие завидуют.

Таким образом, в жизни остались две трети, где я сам – работа для других... Представляю, как это увлекательно...