— Какой еще нужен тебе приказ, коли я сам тебе приказываю? Кто, кроме меня, может распоряжаться моими ногами? Поворачивайся живее, слышишь? А коли увижу, что кто-нибудь открыл рот и ухмыльнулся, тому не поздоровится.
— Нет, право, стоит посадить в колодки того, кто сам в загон лезет, — проговорил вдруг констебль смеясь и закрепил колодки на обоих пленниках разом.
Вид Бенджамена в колодках всех насмешил, и лишь немногие сочли за благо подавить в себе приступ веселья. Стюард яростно силился высвободиться, как видно готовый ринуться в драку с теми, кто стоял поближе, но, на их счастье, констебль действовал решительно и уже повернул ключ, так что все усилия Бенджамена Помпы пропали зря.
— Эй, послушай-ка, мистер констебль! Открой деревяшки всего на пару минут — я только хочу бросить лаг. Слышишь? Я покажу, что я за человек, кое-кому из тех, кто вздумал надо мной потешаться!
— Ну нет, вы сами пожелали сесть в колодки, мистер Помпа, так теперь уж сидите, — ответил констебль. — Придется вам вместе с Натти Бампо отсидеть все положенное время.
Видя, что его угрозы и сопротивление не оказывают действия, Бенджамен счел благоразумным взять пример с терпеливо сидевшего рядом с ним старика. Грубоватое, с резкими чертами лицо старого матроса выражало теперь презрение; ярость его сменилась отвращением. Когда буря в груди Бенни Помпы несколько утихла, он повернулся к своему товарищу по несчастью, пытаясь его утешить, и это доброе стремление, быть может, оправдало бы и более резкое проявление негодования, чем то, о котором мы только что рассказали.
— По правде сказать, мистер Бампо, дело это пустяковое, — начал он. — Я знавал на борту «Боадицеи» ребят — и не плохого они были сорта, — их сажали в колодки ну прямо-таки ни за что ни про что. Всей и вины-то их бывало сущие пустяки — иной раз запамятуют, что деньги у них уже все пропиты, да по ошибке и хлебнут еще по стаканчику грога, коли попадется он им на глаза. Сидеть здесь — все равно что стоять на двух якорях, которые заброшены впереди судна: знай себе жди, когда начнется прилив пли переменится ветер. И дно мягкое, и для ног простора сколько угодно, верно?
Охотник, видимо, оценил добрые намерения Бенджамена, хотя и не очень хорошо понял его красочные сравнения. Подняв лицо, выражавшее теперь смирение, и силясь улыбнуться, он проговорил:
— Не пойму что-то.
— Это все пустяки, говорю я, всего лишь легкий шквал: налетел, и нет его, — продолжал Бенджамен. — Для тебя, с твоим длинным килем, это сущая безделица. А я вот малость коротковат в нижних шпангоутах, и мне так подтянули пятки, что только держись. Но я, мистер Бампо, и ухом не веду, когда судно немного натягивает якорь, ведь это всего только на полувахту, а потом, провалиться мне на этом месте, если судно не отправится в плавание за этими самыми бобрами. Я не очень-то привычен к ручному огнестрельному оружию, я ведь стоял у ящиков с боеприпасами, оснастка у меня слишком низкая, я могу видеть не выше подвесной койки. Ну что ж, буду таскать дичь, может, и западни пособлю расставлять. И коли ты по части западней действуешь так же ловко, как и по части остроги, плавание наше с тобой надолго не затянется. Я уже уладил все свои дела со сквайром Джонсом и нынче же пошлю передать ему, что пусть уж он до конца моего плавания как-нибудь без меня обходится.
— Ты привык жить среди людей, Бенни, — ответил Кожаный Чулок печально, — жизнь в лесу покажется тебе трудной.
— Как бы не так! — воскликнул стюард. — Я не из тех неженок, мистер Бампо, что способны плавать только по спокойному морю. Уж коли у меня завелся друг, я его в беде не брошу, понятно? Признаться, на свете, пожалуй, и не сыщешь человека лучше сквайра Джонса, он мне, может, люб не меньше того нового бочонка ямайского рома, который стоит у миссис Холлистер. — Помолчав, стюард повернул к охотнику свою простоватую физиономию и лукаво ему подмигнул; лицо его расплылось в широкую улыбку, и, сверкнув белыми зубами, он сказал вполголоса: — Я тебе скажу, мистер Кожаный Чулок, ром этот покрепче и погорячее голландского рома, и мы сейчас пошлем кого-нибудь к миссис Холлистер, пусть пришлет нам бутылочку, а то проклятые деревяшки так стиснули мне шпангоуты, что требуется немного облегчить верхний корпус.
Натти вздохнул, глянул на уже заметно поредевшую толпу — люди постепенно расходились по своим домам, — затем на Бенджамена, но ничего ему не ответил. Горе и забота, казалось, вытеснили в нем все остальные чувства, невеселые мысли омрачили морщинистое лицо старика.