Том 2. Статьи и фельетоны 1841–1846. Дневник

15. Апреля 2 вышел указ, дозволяющий помещикам делать условия с крестьянами, которые остаются при земле, но уже делаются в среднем положении между крепостными и помещичьими, под названием обязанных. Причина, сказано, чтоб земли не выходили из дворянских родов, – но есть ли это ограничение права отпуска в свободные хлебопашцы, ясно не видать. Силы обязательной указ не имеет, это предложение тем, кто хотят. Побудительной причины хотеть не предвидится. Состояние крестьян мнимо улучшится. Это ex-attach'es `a la gl`ebe[161] средних веков, la gent corv'eable et taillable[162]. Замечателен циркуляр министра внутренних дел, объявляющий, что в этом указе (который давно был ожидаем) ничего нового нет, что он относится к желающим и чтоб не смели подразумевать иной смысл, мнимое освобождение крестьян etc., etc. Ne r'eveillez pas le chat qui dort![163]

26. Дней пять занимался статьей о «дилетантизме в науке». Я доволен, – кажется, удачно обрисована эта болезнь, общая нашим pseudo-философам.

Крестил у Рейхеля.

29. Урок от Германа. Я поступил не вовсе осторожно, однако очень извинительно, мне отвечали письмом, полным если не дерзости, то желания показать оскорбление и принести оскорбление. Мне было больно. Старик, оказывавший мне в коротенькое знакомство учтивость и доброе расположение, вдруг поставил в такое странное положение. Я писал и извинился, потому что считаю неосторожность виною; другой сатисфакции не могло быть и полнее не могло. Но когда же люди перестанут быть китайцами, когда они не будут приводить в зависимость от щепетильного самолюбия все прекраснейшие отношения? И какая готовность при тени не обиды, а подозрения в забвении условного поклонения, которым взаимно люди обманывают друг друга, прервать все связи, доставлявшие удовольствие etc.! Тяжело убеждаться, что записные эгоисты изобрели себе лучший esprit de conduite[164]. Надобно совершенную симпатию, единство образа мыслей, много сходного в прошедшем и тогда еще несколько лет близкого знакомства, шпионства друг за другом, чтоб дерзнуть откровенно поступать. Я проучен этими встречами, в которых за тень симпатии я простирал откровенно объятия и оставался в дураках. От этого мне тошно, грустно в том месте, где нет никого близкого; а этих любезных незнакомцев хочется ежедневно менять, она надоедают.

Теперь еще вопрос: что он сделает, получивши мое письмо? Что скажет? Я с полным сознанием, что не хотел оскорбить, извинился. Ложный стыд может заставить его поддержать и после того мысль, что я поступил дурно. Но истинное благородство требует не того.

30. Самые жесткие, неумолимые из всех людей, склонные к ненависти, преследованию etc., – это ультрарелигиозники – из них веет святой Германдадой. Оттого, что они чрезвычайно внешние натуры, глубина их ложная, они в другую сторону вышли вон из глубокой и прекрасной среды жизни, в которой живет все благородное и доброе. Их обуял формализм и, сверх всего, они поврежденные. Да, сверх того, они играют отчаянную игру в XIX веке.

Май месяц.

4. Странное сближение, читал на днях «Прометея» Эсхилова и «Двое Фоскари» Байрона. Если сравнить греков с иудеями, например, удивительно, насколько греки больше люди, они не могли склониться ни под какое иго. Что за громкий, энергический протест этот прикованный Титан, пренебрегающий Зевса, ругающийся над ним, и этот хор океанид, верный Титану даже после угроз! Сколько человечески прекрасного в молчании Прометея, когда его приковывают, и в отказе Юпитеру объяснить пророчество о низвержении его с престола! Э. Кине воспользовался этим пророчеством и на нем основал поэму, прекрасно придуманную, но плохо и слабо выполненную, – в самом деле, post factum[165] слова Прометея кажутся предсказанием Христа. Гёте представил того Прометея, Эсхилова. И эта пьеса давалась в Афинах, а в Париже в 1842 в к<амере> депутатов какой-то глупец с ужасом требовал закона, чтоб отвратить на театрах появление лиц в платьях католического духовенства. Народ, победивший Ксеркса, рукоплескал свободному и гордому голосу Титана, несмотря что этот голос направлен против Зевса!

Два лица остаются глубоко впечатленными в душе после чтения «Фоскари» – дож и Марина. В мрачных, конвульсивных созданиях Байрона старик Фоскари святой, доблестный, спокойный и великий, а она южная по натуре, необузданная в страстях и сильная именно по-южному. Ответы дожа председателю десяти и вся последняя сцена удивительно хороши.

Как относится Эсхилов Прометей к Каину Байрона и его ангелам и девам? Тут измерить расстояние и различие Греции и XIX века.