Том 2. Статьи и фельетоны 1841–1846. Дневник

Далее. Философия ведет к имманенции, но если самопознание, субъективность развертывается погруженная в мир реальный, а мир реальный idealiter[236] должен развиться в самопознание, но может gehemmt sein[237] на дороге случайностью, стало, можно предположить такую эпоху вселенной, в которой субъективности сознания вовсе нет, а есть dumpfes, unklares für sich[238] брожение, – а если планета такая же индивидуальность, как индивидуальность человека, то и развившись до сознания, она может погибнуть – и с ней весь побежденный процесс, который должен бы был продолжаться на всех точках вселенной. Но из них каждое также зависит от случайности – отсюда хаотическое, страшное воззрение. Я сказал ему, что это свирепейшая односторонность имманенции, и доказывал кругом ограниченные влияния случайности etc., etc. Результат его: Гегель и гегельяне представляют высший момент философии, совершенно последовательный и необходимый из всего предшествовавшего развития, но этот результат доводит до построения идеального, параллельного реальному – но не реального, доводит в последнем слове до имманенции и распадающегося хаотического атомизма. След., до нелепости. Но эта нелепость не есть субъективная ошибка лица или школы, а логическое, необходимое последствие всего движения науки След., наука в последнем результате своем уничтожает себя и доказывает, что живой факт может только в абстракции быть знаем мыслью, построяем ею, но как конкрет он выпадает из нее. Итак, логическим путем одним нельзя знать истину. Она воплощается в самой жизни – отсюда религиозный путь.

По дороге были еще тысячи отступлений и частных соприкосновенных вопросов между весьма оригинальными замечаниями Хомякова. Вот пример. Христианская партия в Германии упрекает гегельян вообще в том, что личность бога у них не выходит в замкнутости обыкновенной Persönlichkeit[239]. А те защищаются в этом. Между тем, если бы такая Persönlichkeit выходила по логическому пути, то в самой Persönlichkeit было бы полнейшее отрицание второго лица и, след., отрицание возможности христианства. Остается принятие безличного бога, cela n'arrange pas les affaires[240] пиетистов, но можно эманировать христианство. Belle alternative[241]. Греция никогда не знала никакого бога, кроме человека; Персия, Индия выше ее, поклонялись хоть абстрактным, но всеобщим идеям. Буддизм хотел свободы, хотя бы насчет бытия. В этом безумии есть высокое направление. И пр., и пр.

Долго говоривши, наконец, я хотел узнать решительно его построение, его внутреннюю мысль, ибо такого рода негация не есть положение чего бы то ни было. Но он отделался и ничего не сказал. Сперва он употребил выражение бытие есть бог, потом сказал бог вне мира. «Но как же, – спросил я, – бытие отдельно от сущего?» – «Разумеется, – заметил он, – не отдельно». Но для себя дальнейшего развития и, главное, христианского он не сделал. Да и было уже поздно. Да я думаю – и нет ничего готового.

22. Так, как в прошлый раз, так и теперь Наташа, видимо, перенесла спокойно ужасный удар, плакала, но держалась в пределах самоотвержения и грусти – а не отчаивалась. Эта умеренность и власть над собою, кажется, мнимые. Теперь когда прошли недели, более и более видны опустошения, сделанные новым ударом в этом нежном и нервном существе.

Иногда ее безвыходно печальный взор мне невыносим, он для меня тягостнее всякого креста. Доля, конечно, должна относиться к болезненному состоянию; всякая маленькая шероховатость, ничтожное обстоятельство ее оскорбляет глубочайшим образом, и она скрывает это, но выражение боли и грусти вырезывается на благородном челе до такой яркой степени, что их нельзя не видать. Я виню себя в том, что не умею окружить ее жизнь со всех сторон сферой высшего порядка, в которую не входили бы маленькие мелочи. С другой стороны, вред слишком затворнической жизни также очевиден, надобно движенья, рассеянности. Но разве всякие люди могут рассеять, а где же взять иных? Странное устройство жизни. Мы нашли полную гармонию, полное соответствование. Я теперь, как пять лет и шесть тому назад, готов huldigen[242] высокому прекрасному существу. Тупая случайность смутила наше благородно-гармоническое существование. Три гробика; три колыбели заменились вдруг тремя гробиками. Это страшно. Да, нет предопределения – отсутствие разума в управлении индивидуальной жизнию очевидно.

27. Я иногда задыхаюсь от какого-то сокрушительного огня в крови. Потребность всяческих потрясений, впечатлений, потребность беспрерывной деятельности и невозможность сосредоточиться на одной книжной заставляет дух беспокойно бросаться на все без разбора, без разума. А после je me sens flétri, flétri doublement par le repentir même, repentir d’homme faible, qui a toute la possibilité de tomber demain encore plus profondément[243]. Этот беспокойный дух, кажется, свидетельствует не более, как неустоявшийся нрав, – есть жидкости, вечно бродящие и киснущие потом, когда перебродят.