Мой друг, забыты мной следы минувших летИ младости моей мятежное теченье.Не спрашивай меня о том, чего уж нет,Что было мне дано в печаль и в наслажденье, Что я любил, что изменило мне.Пускай я радости вкушаю не вполне;Но ты, невинная, ты рождена для счастья.Беспечно верь ему, летучий миг лови:Душа твоя жива для дружбы, для любви, Для поцелуев сладострастья;Душа твоя чиста: унынье чуждо ей;Светла, как ясный день, младенческая совесть.К чему тебе внимать безумства и страстей Незанимательную повесть?Она твой тихий ум невольно возмутит;Ты слезы будешь лить, ты сердцем содрогнешься;Доверчивой души беспечность улетит,И ты моей любви, быть может, ужаснешься.Быть может, навсегда… Нет, милая моя,Лишиться я боюсь последних наслаждений.Не требуй от меня опасных откровений:Сегодня я люблю, сегодня счастлив я.
. . . . . . Сокрылся он,Любви, забав питомец нежный;Кругом его глубокий сонИ хлад могилы безмятежной… Любил он игры наших дев,Когда весной в тени деревОни кружились на свободе;Но нынче в резвом хороводеНе слышен уж его припев. Давно ли старцы любовалисьЕго веселостью живой,Полупечально улыбалисьИ говорили меж собой:«И мы любили хороводы,Блистали также в нас умы;Но погоди: приспеют годы,И будешь то, что ныне мы;Как нам, о мира гость игривый,Тебе постынет белый свет;Теперь играй…» Но старцы живы,А он увял во цвете лет,И без него друзья пируют,Других уж полюбить успев;Уж редко, редко именуютЕго в беседе юных дев.Из милых жен, его любивших,Одна, быть может, слезы льетИ память радостей почившихПривычной думою зовет…К чему? Над ясными водамиГробницы мирною семьейПод наклоненными крестамиТаятся в роще вековой.Там, на краю большой дороги,Где липа старая шумит,Забыв сердечные тревоги,Наш бедный юноша лежит… Напрасно блещет луч денницы,Иль ходит месяц средь небес,И вкруг бесчувственной гробницыРучей журчит и шепчет лес;Напрасно утром за малинойК ручью красавица с корзинойИдет и в холод ключевойПугливо ногу опускает:Ничто его не вызываетИз мирной сени гробовой.