Том 2. Стихотворения 1855-1866

В дни болезни Некрасова, когда он готовил то издание своих стихотворений, которому суждено было стать первым посмертным, надежд на завершение «О погоде» уже не оставалось. При таких обстоятельствах он вполне мог принять решение превратить их в самостоятельные произведения, т. е. сделать то, что уже сделал с другими частями номерного цикла. Некоторые основания для такого превращения несомненно имелись. Первая часть, представляя собой наблюдения автора в течение одного дня («Уличные впечатления»), что подчеркивалось первоначальным вариантом общего заглавия («С утра до ночи») и отразилось в заглавиях отдельных главок («Утренняя прогулка», «До сумерек», «Сумерки»), обладает определенной цельностью и законченностью. Вторая часть тематически несомненно связана с первой, однако при отсутствии четвертой (промежуточной) сатиры эта связь не может быть постигнута до конца, тем более что «Крещенские морозы» и «Кому холодно, кому жарко!» не являются (как сатиры первой части) картинами уличных впечатлений в строгом смысле слова. Но каждая из них обладает определенной законченностью и вполне достойна внимания в качестве самостоятельного произведения. При этом, конечно, остаются внутренний подспудные связи между сатирами обеих частей, но не большие, чем между другими частями замысла, обособленными автором и превращенными в самостоятельные произведения. Не случайно, может быть, и отсутствие подзаголовка «Часть первая» в Ст 1873, т. I, ч. 2.

Все эти соображения, однако, остаются гипотетическими, поскольку неизвестно, чем руководствовались А. А. Буткевич и С. И. Пономарев, превращая части «О погоде» в самостоятельные произведения, имелись ли какие-нибудь указания автора на этот счет.

Датируется «О погоде» в соответствии с авторскими пометками. Исходя из общей даты первой части в прижизненных изданиях (1858–1859), дату «27 декабря» под «Утренней прогулкой», опубликованной в январской книжке «Современника», следует отнести к 1858 г. Время создания последней главки – «Сумерки», – опубликованной в мартовской книжке того же журнала, проходившего цензуру 1 и 15 марта, – между 10 февраля и 15 марта 1859 г. Датировка второй части определяется следующими соображениями. К ст. 114 «Крещенских морозов» в рукописи имеется примечание автора: «Писано в разгар деятельности М. Н. Муравьева и М. Н. Каткова». Это дает основание утверждать, что работа над названной сатирой велась в 1863–1864 гг., может быть, еще вне связи с комментируемым циклом: общее заглавие «О погоде» и примечание к № V вписаны позже. Подзаголовок «Часть вторая» отсутствует. Рукопись сильно правлена. В частности, центральный эпизод «Кому холодно, кому жарко!» (ст. 81-120 – о том, как «лихо потешились» франты над девушками-модистками) – на вставке: видимо, это писалось позже, чем остальной текст. Анализ рукописи привел М. Я. Блинчевскую к справедливому выводу, что работа над второй частью была продолжена и в 1865 г. (ПССт 1967, т. II, с. 625–626); при этом велась она, очевидно, непосредственно в процессе подготовки к печати. Конечные даты могут быть определены на основании цензурных разрешений февральской и мартовской книжек «Современника» 1865 г., где печатались главки второй части, – 12 марта и 21 апреля. Пометы на рукописи с просьбой вернуть «эти листы», по-видимому, свидетельствуют о намерении автора вернуться к работе над текстами второй части.

«О погоде» – одно из наиболее значительных произведений некрасовской урбанистической лирики, с характерным для Некрасова восприятием современного города как средоточия душераздирающих противоречий, контрастов и драм, вся тяжесть которых ложится на плечи социальных низов. Некрасовский урбанизм сложился очень рано, еще в его прозе первой половины и середины 1840-х гг., и наиболее полно выражен в незаконченном романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» (1843–1848):

«Петербург – город великолепный и обширный! Как полюбил я тебя, когда в первый раз увидел твои огромные домы, в которых, казалось мне, могло жить только счастие <…> Но прошло несколько лет…

Я узнал, что у великолепных и огромных домов, в которых замечал я прежде только бархат и золото, дорогие изваяния и картины, есть чердаки и подвалы, где воздух сыр и зловреден, где душно и темно и где на голых досках, на полусгнившей соломе в грязи, стуже и голоде влачатся нищета, несчастье и преступление. Узнал, что есть несчастливцы, которым нет места даже на чердаках и подвалах, потому что есть счастливцы, которым тесны целые домы…

И я спустился в душные те подвалы, поднялся под крыши высоких домов и увидел нищету падающую и падшую <…> И сильней поразили меня такие картины, неизбежные в больших и кипящих народонаселением городах, глубже запали в душу, чем блеск и богатства твои, обманчивый Петербург! И не веселят уже меня твои гордые здания и всё, что есть в тебе блестящего и поразительного!..» (ПСС, т. VI, с. 262–263).