Том 2. Стихотворения 1961–1972

Руки у Венеры обломаем,
мраморной — ей руки ни к чему.
Молотком пройдемся по эмалям.
Первый, если надо, — я начну.

Сколько глоток этот крик кричали,

сколько помогало им кричать.
Начали с Венерой.
                              Раскачали.
Не решились сбрасывать. Кончать.

То, что эта женщина без рук,

значит, что, во-первых, их отбили,
во-вторых, что все же люди были
и опамятовались вдруг.

«Последний был в отмену предпоследних…»

Последний был в отмену предпоследних.
Приказ приказывал не исполнять приказ
и трактовал о нем не выше, чем о сплетнях
из области штабных проказ.

С командной грациозностью шутил

приказ и применял гримасы стиля
над скудоумием штабных светил,
которые неправильно светили.

Тому, кто должен исполнять

последний, предпоследний и все прочие,
которые друг друга так порочили,
не оставалось времени пенять.

На то, чтобы судить, чтобы рядить,

уже не оставалось ни мгновенья,
а надо было тотчас проводить
последнейшее самое решенье.

Пока его отмена в роту шла,

траншеи вражьи занимая с хода,
роняя на белы снега тела,
рванулась исполнять приказ пехота.

«НИЧЕГО!»

Небрежение жизнью: молча,
без качания прав
изо всей умирали мочи
прав кто или не прав,
холост кто или многодетен
обеспечен или беден.

Не цеплялись, не приспособлялись,

а бестрепетно удалялись
и истаивали в голубизне
не настаивая на отсрочке.
Это все было близко мне.
Я и сам бы при случае.

Строчки

из речей не застряло в ушах.
Только крики:
судьбы не затягивали.
Умирали, словно шаг
в сторону,
в сторонку
отшагивали.

Средь талантов народа всего

красноречие не фигурировало.
Превалировало и лидировало
славное словцо: «Ничего!»

РАЗМОЛ КЛАДБИЩА