Том 2. Сцены и комедии 1843-1852

Фонк(пожимая ему руку). Петр Ильич, позвольте вас познакомить с одним из моих приятелей… (Вилицкий и Созомэнос кланяются друг другу.) Вы, может быть, слыхали… Господин Созомэнос…

Вилицкий. Как же… я…

Фонк. Уверен, что вы оба друг друга полюбите…

Вилицкий. Я не сомневаюсь…

Фонк. Занимается литературой, и с большим успехом.

Вилицкий(с уважением). Ага!

Фонк. Он еще ничего не печатал… но он мне на днях прочел повесть… Прекрасно написанное сочинение! Особенно слог — превосходный!

Вилицкий(Созомэносу). Как заглавие, позвольте узнать?

Созомэнос(отрывисто; он вообще отрывисто говорит). «Благородство судии на берегах Волги».

Вилицкий. А!

Фонк. Много чувства, теплоты; есть даже возвышенные места.

Вилицкий. Мне бы очень было лестно, если б господину Созомэносу угодно было прочесть также мне свою повесть…

Фонк. О, я думаю, он очень будет рад… (Взглядывая на Созомэноса.) Господа авторы от этого редко отказываются. (Смеется; Созомэнос отвечает ему внутренним и хриплым смехом.)

Вилицкий. Садитесь, господа; да не угодно ли трубок? (Он подает им чубуки и табак, Фонк отказывается. Созомэнос садится, медленно набивает трубку, и медленно озирается кругом.)

Фонк(Вилицкому, пока Созомэнос набивает трубку). И вообразите, какая странность! Господин Созомэнос до сих пор нисколько не подозревал в себе литературного таланта… а он, как видите, не первой молодости… Сколько вам лет, Алкивиад Мартыныч?

Созомэнос. Тридцать пять. А огоньку нельзя ли?

Вилицкий(подавая ему спички со стола). Вот, вот.

Созомэнос. Спасибо. (Закуривает трубку.)

Фонк(Вилицкому). Притом же он и происхожденья не русского… Впрочем, он в весьма ранних летах покинул свое отечество, состоял в разных должностях, служил большею частью в провинции; приехал, наконец, в Петербург с намерением посвятить себя изучению мыловаренной промышленности — и вдруг начал сочинять… что значит талант! (Вилицкий с участием глядит на Созомэноса.) Я, признаюсь, не слишком большой охотник до современной словесности: нынче как-то странно пишут; притом я, хотя почитаю себя совершенно русским человеком и русский язык признаю, так сказать, за свой родной язык, всё же я, подобно Алкивиаду Мартынычу, не русского происхождения и, следовательно, не имею, так сказать, голоса…

Вилицкий. О, помилуйте! Да вы, напротив, вы превосходно владеете русским языком; я даже всегда удивляюсь чистоте, изяществу вашего слога… помилуйте…

Фонк(скромно улыбаясь). Может быть… может быть…

Созомэнос. Первый знаток.

Фонк. Ну, положим. Что бишь я хотел сказать… Да! я точно не большой охотник до современной словесности (садится; Вилицкий садится тоже), но очень люблю хороший русский слог, правильный и выразительный слог. Оттого-то меня так и обрадовала повесть господина Созомэноса… Я поспешил изъявить ему искреннее удовольствие. Впрочем, печатать я ему ее не советую, потому что, к сожалению, в нынешних критиках я очень мало вкуса замечаю.

Созомэнос(вынув трубку изо рта и уткнувшись прямо лицом). Эти все критики просто ничего не смыслят.

Вилицкий. Да; мудрено они что-то пишут.

Созомэнос(не переменяя положения). Просто ничего.

Вилицкий(Фонку). Всё, что вы мне сказали о господине Созомэносе, сильно возбуждает мое любопытство, и я бы очень желал познакомиться с его произведением…

Созомэнос(всё в том же положении и понизив голос). Ничего. (Он опять вкладывает трубку в рот.)

Фонк. Он вам на днях свою повесть принесет. (Вставая и отводя немного Вилицкого в сторону.) Вы видите, он довольно странный человек, что называется, чудак; но это-то мне в нем и нравится. Все настоящие писатели большие чудаки. Признаюсь, я очень рад моему открытию. (С важностью.) Che le brodèche. (Фонк выговаривает «Je le protège»[112] на немецкий лад.) Ну, а вы что поделываете, любезный мой Петр Ильич? Как ваши дела?

Вилицкий. Да всё так же.

Фонк. Вы эти дни в департамент не ходили?

Вилицкий. Не ходил… (Помолчав.) Вы знаете, почему.

Фонк. Гм. Ну, как же вы намерены теперь?..

Вилицкий. Я вам скажу откровенно, Родион Карлыч… Я сегодня собирался съездить… туда…