Том 2. Улица св. Николая

Кроме того, что мсье Фомин был чистюля, он и вообще отличался аккуратностью. Мало пропускал лекций, за профессорами записывал, садился ближе к кафедре. Ловко причесывался, был опрятно одет. В карты он не играл, и у него не было товарищей, которые слоняются по Козихам гурьбами, заполоняют калошами переднюю, а комнату – табачным дымом.

Если уж он обещал г-же Переверзевой узнать, что значит незнакомое слово, то действительно узнал, у себя же в университете, от того самого гениального Сережки, которому все на свете известно и который гнездился тоже вблизи Латинского квартала. Мало того, что спросил, – мсье Фомин записал ответ на бумажку следующим образом: «Кассандра – дочь Приама и Гекубы. Она получила от Аполлона дар предсказывать будущее, но не сдержала слова, данного Богу, и он, из мести, пустил о ней молву, что она безумная, так что никто не верил ее прорицаниям».

Придя домой, он передал эту бумажку г-же Переверзевой. Она благодарила в изысканных выражениях и осталась очень довольна. Правда, было неизвестно, кто такие Приам и Гекуба, но вряд ли они плохие люди, это сразу чувствуется. Затем, сама Кассандра, – если и не богиня, то около того, и главное: она предсказывала правду, а ее считали безумной. «Это безусловно про меня! – подумала г-жа Переверзева. – Я даже удивляюсь, что Андрюшин мог так удачно сказать!»

Она взглянула на себя в зеркало. Конечно, в ее наружности есть нечто трагическое. Черные волосы, большие черные глаза – именно это было у Кассандры.

Подумать только: всем говоришь о будущем правду, а тебя считают дурочкой.

Г-жа Переверзева не могла не поделиться впечатлениями с Антониной Владимировной.

Та как раз в эту минуту провожала одну из своих заказчиц-содержаночек.

– Знаю, знаю, – она любезно улыбалась, – ваш зять из себя будет поциничнее, то есть добродушней. Очень хорошо помню.

Дама несколько удивленно на нее взглянула, улыбнулась и вышла.

– Крошка, – обратилась она к г-же Переверзевой, – вы ко мне?

– О, это не так важно. Пустячок. Но в передней, несомненно, неудобно разговаривать.

Антонина Владимировна вошла к ней в комнату:

– Что такое, милун?

Г-жа Переверзева слегка смутилась, даже как бы зарделась:

– Нет, это безусловно пустячок!

Слегка сбиваясь, она рассказала, как m-r Андрюшин назвал ее в раздражении Кассандрой, а оказалось, что это совсем не так плохо, и, в сущности, у нее есть с Кассандрой общее.

Антонина Владимировна глядела недоуменно, как бы виновато:

– Малютка, да я разве что-нибудь говорила?

– Нет, ничего дурного не говорили, – г-жа Переверзева очень благородно и с воодушевлением произнесла это, – но все же с недоверием относились к тому, что я предчувствовала. А вы должны сознаться, – я предсказывала верно.

– Крошка, вы говорили, например, что мсье Фомин картежник, преследует девушек…

Г-жа Переверзева погрозила пальцем, грубовато захохотала:

– А что, у вас с ним будут шуры-муры?

Тут немного смутилась Антонина Владимировна:

– Я вам повторяю: мы с Петром Иванычем в самых интимных отношениях.

Г-жа Переверзева хохотала, не стесняясь:

– Неисправима! Прямо неисправима.

– Малютка, если у вас, правда, такой дар, вы мне скажите лучше о господине Шалдееве. Знаете, это такой оригинал! И он говорит, что у него на ногах козлиные копытца.

Она вспомнила Шалдеева, засмеялась. Г-жа Переверзева, напротив, стала серьезна. Даже отчасти потемнела.

– Это наглец. Бесспорно. Он позволяет себе двусмысленные намеки.

– К нему нельзя же так относиться! Поймите, он художник! И утверждает, что через десять лет я буду гордиться, что дала ему три рубля и что была с ним знакома.

– Трех рублей он вам не вер-не-т!

– Крошка, вы бы послушали его! Я уверена, он бы вас увлек.

– У меня были ухажеры почище, но я, безусловно, всех отстранила. У мужчин одни намерения – овладеть нашим телом. А этот Шалдеев совсем не в моем вкусе. Грубый!

– Интересно знать, будет он знаменитым художником?

– У Метцля служит триста человек. И никто не слыхал его фамилии.

– Ребенок, он еще молод.

– Это будет жалкий мазилка. Живописец вывесок. Я понимаю: Клевер, Маковский… Хороший художник богат, у него свой дом. А этот занимает три рубля. Живописец вывесок!

Антонина Владимировна, видимо, не сочувствовала, но и не стала возражать. О Шалдееве она составила свое мнение, и, каким бы оно ни было для другого, принадлежало оно именно ей, и она не собиралась от него отрекаться.

Она и сама хорошенько не понимала, но если бы пригляделась, то увидела бы, что тайный облик козла, гнездившийся в Шалдееве, также волновал и смущал ее.

Денег Шалдеев действительно не отдавал, но иногда заходил к ней; с мсье Фоминым почти не видался. Антонина Владимировна подкармливала его ватрушками, медом, очень вкусными печениями. Ему нравилось, что она смотрит на него, как на особенное существо, слушает внимательно, даже с почтением, малопонятные рассуждения.

Так что, в конце концов, остался недоволен мсье Фомин. Не то чтобы он ревновал. Но почему такое внимание к Шалдееву, ласковый тон?