Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815

Из сторонников Катта, Дёрнберга и Шилля, к которым присоединились кое-какие дезертиры из Пруссии и Рейнского союза, герцог Брауншвейг-Эльс составил в Чехии Черный легит. Усиленный несколькими тысячами австрийцев, этот отряд вторгся в Саксонию, где не встретил почти никакого сочувствия, затем вступил в Вестфалию и, слабо преследуемый посредственными, ссорившимися между собой генералами, прошел все королевство и добрался до морского берега, где был принят на английские суда.

«Австрийский брав» и континентальная блокада. Несмотря на конечную свою неудачу, восстания 1809 года тем не менее обнаружили, как непрочно здание, воздвигнутое императором; в первый раз счастье поколебалось. Хотя Великая армия, несмотря на многочисленные признаки упадка, все еще казалась мощной, однако у нее не было больше резервов, и Наполеон двинул против повстанческих отрядов третьестепенных генералов и неопытных рекрутов. Тем не менее вполне естественного неудача восстания вызвала мрачное уныние. Водворилась тишина, и для тех, кто устал от попыток сопротивления, женитьба Наполеона на австрийской принцессе явилась желанным предлогом к тому, чтобы преклониться перед совершившимся фактом. Сумасбродные выходки и тирания императора принесли быстрое разочарование тем, кто в последний раз пытался сблизиться с завоевателем. Монархи были мало удовлетворены расширением своих владений согласно последним договорам: они ждали большего; тем сильнее раздражали их территориальные уступки, которые они вынуждены были сделать; их выводили из терпения все возраставшие требования повелителя, которого они сами же над собою поставили. Захват Голландии привел их в ужас. «Это происшествие глубоко волнует меня, — писала своему отцу королева Вестфальская, — потому что я вижу, что в этом мире ни для кого уже нет прочного счастья. Где искать теперь гарантий для королей?» Когда ни теснейшее родство с Наполеоном[10], ни явное расположение России[11] не охраняли против указов о присоединении, то кто же мог считать себя в безопасности от постановлений французского Сената? Монархи видели перед собою две возможности, одинаково тягостные: либо император не устоит перед новой коалицией и увлечет их в своем падении, либо, когда этого потребуют обстоятельства, он объявит их смещенными и заменит их своими префектами.

Всюду царила растерянность. Затаенная тоска лишала всех бодрости духа. Сильнее всего это чувствовалось в Вестфалии. Жером вначале не произвел плохого впечатления на своих подданных: его благожелательность, простота, изящество манер, несколько наивная напыщенность его заявлений — обезоружили всех. Он серьезно смотрел на свои обязанности. Бесцеремонность, с которой относился к Жерому его брат, быстро заставила его забыть о своих добрых намерениях. Беспечный и легкомысленный, Жером искал отвлечения от сознания своего бессилия в дорогих прихотях, которые расстроили его финансы и уронили его достоинство. Просвещенные советники первых лет его царствования заменены были авантюристами, оспаривавшими друг у друга не столько власть, сколько связанные с нею выгоды. Гримм писал в 1813 году: «Едва ли когда-либо при какбм-либо дворе интрига царила в такой степени, как в Вестфалии. У короля не было фаворита, но, что гораздо хуже, должность фаворита беспрестанно переходила из рук в руки». Дух эгоизма и усталости распространялся все дальше и дальше: чиновники относились небрежно к своим обязанностям и старались лишь сбыть дело с рук. Рейнар констатирует общий упадок «принципов управления, талантов и особенно нравственности».

Народы все более нетерпеливо относились к придиркам императорской полиции, к строгости цензуры, к возмутительному обхождению, которому подвергались самые безобидные писатели. Испанская война ежегодно поглощала тысячи людей, и рекрутский набор, который население, способное по натуре своей к военной службе, перенесло бы охотно, делался ненавистным, потому что император отнимал у людей жизнь и не делился с ними даже славой — все для удовлетворения своего личного честолюбия. Разъяренный упорным сопротивлением Англии, Наполеон вносил неслыханное упорство в войну, которую он повел против английских товаров; от повышенных цен на сахар и кофе жестоко страдали потребители. На тайные склады английских товаров совершались обширные набеги: во Франкфурте, в Штутгарте, Вадене, Мюнхене, Дрездене, Лейпциге, в ганзейских городах сжигались целые груды конфискованных товаров.

В некоторых странах запретительная система вызвала вначале известное оживление промышленности, но изделия, выходившие из новых фабрик, созданных на скорую руку и плохо оборудованных, не % находили покупателей, и фабриканты, располагавшие лишь незначительными капиталами, стесненные таможенными преградами, вскоре оказались разоренными.