Здесь есть и негритянки лавочницы, местные матроны, патрицианки рынка, с ключами от дома на крючке у пояса. Эти бразильские торговки соблюдают своего рода важность; они имеют своих рабов, которые раскладывают товар, предлагают его покупателям и ведут с ними переговоры, между тем как хозяйка лавки весело хохочет и переговаривается с товарками, а затем произносит свое решающее слово, когда торг между ее подручным и покупателем уже почти окончен.
Этих же рабов хозяйка лавки часто отправляет с ручным ларьком, нагруженным товаром, на углы улицы заманивать изнемогающих от жажды или же просто любопытных покупателей.
Но не думайте, что эти черномазые аристократки, лавочницы или торговки, имеют хоть каплю сострадания к своим несчастным сестрам и братьям, к своим одноплеменникам, находящимся в силу сложившихся обстоятельств у них в услужении, — нет, они крайне безжалостны по отношению к ним, не видя ничего в жизни, кроме денег, и не стремясь ни к чему, кроме скопления грошей. Доказательством служит то, что португальцы, жадность, скупость и алчность которых вошла в поговорку, и те боятся иметь с ними какое-либо дело.
Ко второму разряду рыночных торговок принадлежат те, которые не имеют ларьков или лавчонок, а только лотки под навесом из холста или парусины, под которым они укрываются от солнца и дождя.
Эти последние часто бывают очень привлекательны, кокетливы и грациозны в своем наряде и движениях. У всех ослепительно белые зубы, яркие губы и прекрасные глаза. Стройные и тонкие, с гибкими талиями, с пытливым бегающим взглядом, они производят на путешественника довольно приятное впечатление. Это все дочери Минас-Жерайса или Баии; тип скорее восточный, чем африканский.
«Негритянки из Минаса или Баии, — говорит Рибейроль, — это черкешенки старушки Африки». А Рибейроль близко изучил их и знал лучше, чем кто-либо.
В принципе, в Бразилии рабства уже не существует, но это освобождение чисто платоническое, за исключением лишь детей, рожденных после указа об освобождении.
Все рабовладельцы весьма естественно продолжают эксплуатировать их труд и имеют на то полное право. Торг уничтожен, но рабы, как старые так и молодые, будут действительно свободны только по прошествии двадцати восьми лет по обнародовании приказа об освобождении.
Владелец задает своему рабу столько-то той или иной работы на день или на неделю, и тот во чтобы то ни стало должен выполнить заданное.
Они по-своему правы: они купили за наличные деньги это орудие для обработки своих земель; плоть и кровь рабов, их труд и пот, все принадлежит их владельцу. И такого рода убеждение нисколько не мешает хозяевам быть ревностными католиками, членами нескольких религиозных братств, или
О праведники!
Свободные мулаты представляют собой в Рио особый класс людей, деятельных и умных, из которых постепенно образовывается, так сказать, своего рода третье, или среднее, сословие. Теперь их уже можно встретить и на высших ступенях административной власти, и в судебных палатах, и в ряду сухопутных и морских офицеров, и в мире художественном и ученом, и в области свободных профессий, словом, всюду. Эти люди принимают самое деятельное участие в судьбах своей родины и во всех делах и явлениях своего времени.
Дело в том, что в Бразилии для всех широко раскрыты двери: для чернокожих и мулатов, для индейцев и для метисов; как только они свободны, им всюду открыта дорога. Здесь закон не исключает никого, и самый характер нации охотно подчиняется этому справедливому требованию закона.
Будущее принадлежит этой смешанной расе, которая с каждым днем становится на нога все тверже и тверже.
Рио освещен газом. Ни один из самых благоустроенных городов Европы не может похвастать таким порядком и безопасностью, как Рио: вы смело можете во всякое время дня и ночи пройти весь город из конца в конец, не рискуя ни малейшей неприятностью.
В Рио мало происходит несчастных случаев, потому что во всем царит образцовый порядок, а относительно пожаров надо сказать, что тамошние пожарные команды далеко оставляют за собой наши европейские команды, что, конечно, совсем не лестно для нас, европейцев.
Глава IX
САН-КРИСТОБАЛЬ
В продолжение целой недели, что я жил в Рио-де-Жанейро, у меня было столько дела, столько хлопот, что я положительно изнемогал от усталости. И вот однажды поутру, когда я чувствовал себя усталым и никуда не отправился, а присел привести в порядок свои записки и заметки, ко мне вошел господин Сойе и, смеясь, приветствовал меня словами:
— Мне кажется, что вы у нас немножко разбаловались и разленились?
— Нет, нисколько, — возразил я, — нисколько! Но признаюсь вам, эта жара и эти постоянные хлопоты очень утомили меня.
— Нет, нет, — сказал он, — это совсем не то!
— Не то?
— Не то, не то!.. Скажите, сегодня пятница?
— Да.
— Ну, так слушайте же и принимайте к сведению то, что я вам скажу.
— Слушаю.