Том 20. Золотые закаты

Стог сена — итог приятной работы в хорошее время, это запас на зиму тепла, гарантия благополучия для тех, кто мычит и блеет во дворе дома и, стало быть, для тех, кто летом махал косою, ходил по лугу с граблями и вилами.

Стожки — пример превращенья в нашем сознании житейской прозы в поэтический образ.

«Река раскинулась. Течет, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога». Это Блок.

В местах лесных с куртинками полян и полей стога небольшие. В степных краях зовут их копнами. А стог (скирда) — это то, что сложено из свезенных в одно место копен соломы, сена, необмолоченных снопов.

Скирду сложить тоже надо умело. На верху ее с вилами орудовал обычно мужик сильный, сноровистый. На длинных вилах метали ему высохший материал, а он клал, причесывал, охорашивал скирду. Скатывался сверху мастер обычно под визг ребятишек и баб, опытным глазом со стороны оценивал свою работу, отправляя в зимнее плавание то, что было накоплено летом. Продолговатые степные скирды и правда похожи на молчаливые корабли.

Зимние стога…

В январе, когда устанавливается санный путь, стога начинают понемногу растаскивать, развозить по усадьбам, по скотным дворам. Это работа мужская, нелегкая — солома или сено слежались, потяжелели, — но ее почему-то делают с удовольствием, разогреваясь и покрякивая на морозе.

Но иногда о стогах соломенных забывают. Чернея, стоят они до весны. И перед новой пахотой их сжигают. В апреле часто можно увидеть над полем сизый дымок, почувствовать, как ни странно, приятные запахи гари. Все, что связано с полем, лугом и лесом, редко издает дурной запах.

Склад еды и тепла в поле и на лугу привлекает к себе едоков и тех, кто ищет уютных пристанищ. На стогу, на приложенных к нему шестах часто видишь: суетятся или спокойно сидят, сверкая белизною боков, сороки. Но притягательное начало всему тут — мыши. С приближеньем зимы часть из них устремляется к жилищам людей, часть вполне сносно живет под снегом, а часть зимует в скирдах. Даже хорошо обмолоченные стебли хлебов оставляют часть зерен в соломе. Скирда для мышей, как говорится, и стол, и дом.

Два раза — зимой и осенью — мне пришлось спасаться в скирдах от мороза и от дождя. Копаешь возможно глубже нору в соломе, залезаешь в нее ногами вперед и, заткнув лаз, устраиваешься как умеешь. Конечно, это не номер в гостинице, но это выход из положенья, когда ты ночью застигнут в местах незнакомых. Постепенно обминаешь колючее логово и начинаешь кемарить. Если очень устал, то даже гром и молнии тебе не помеха, а если не очень, то слушаешь всякие шорохи. Потом слышишь писки со всех сторон. Это притихшие было мыши возобновили свою обычную жизнь. Завсегдатаи скирды ведут себя очень уверенно, залезают к тебе в рукава, или вдруг ощущаешь возню возле самого уха. Без удовольствия вспоминаешь, что в берлогах мыши зимою выстригают у медведей полосы меха для своих гнезд. Но когда знаешь: снаружи — холод и ночь, то ничего, примиряешься, а после ночлег в скирде вспоминаешь даже как романтический.

Но где мышиный народец — там же и мышееды. Их много. Во время ночлега в скирде зимой я слышал снаружи какие-то странные звуки и писк мышей, не похожий на их обычную суету. А на снегу утром увидел следы птичьих крыльев — в сумерках тут успешно охотились совы.

Еще один мышеед — ласка — живет с мышами бок о бок, и от нее непросто спастись. Юркий, со змеиным тельцем зверек настигает добычу в соломенных норах и лазах.

Днем мышей на скирде нередко караулит канюк. Его тактика очень простая: сидеть неподвижно и внимательно наблюдать. Соблазнилась мышка выбежать из соломы размяться — тут канюк ее и настигнет. И лиса к скирде обязательно забежит. Иногда просто из любопытства — послушать сладкий мышиный концерт, а иногда поохотиться либо полежать в затишье с солнечной стороны на соломе, погреться.

Однажды в марте за деревней Комягино, к северу от Москвы, я решил привалиться к скирде — погреться чайком из термоса. И лиса тоже, видно, знала это уютное место — чуть лыжей на нее не наехал. Взлетела пружиной — и к лесу, к лесу…

В другом же месте скирду я с месяц старательно объезжал. В ней зимой окопалась стая одичавших собак. Я наткнулся на них нечаянно, увидев на самом верху скирды лежащего в позе льва рыжего кобеля. Еще не зная, в чем дело, я с любопытством подъехал поближе, полагая, что собака прыгнет сверху и убежит. Ничуть не бывало! Кобель поднялся, оскалил зубы и зарычал. И сейчас же, как по команде, из соломенных нор выбралось не меньше десятка разнокалиберных со всклоченной шерстью псов. Меня совершенно они не боялись. Два или три рычали, остальные недружелюбно поглядывали. Нападать не решились. Но и я уже шагу вперед не сделал. Стараясь не показать, что боюсь, повернул лыжи и, лишь удалившись шагов на триста, дал деру.