Том 21. Избранные дневники 1847-1894

Читаю «Our destiny» Gronlund’a^*. Много хорошего; например, он говорит, что если бы люди были свободны волею совершенно, то это было бы величайшее бедствие. Человек не может украсть так же, как не может полететь. Хорошо тоже, что равенство, он говорит, должно быть экономическое в пользовании, но не равенство в производстве. А при теперешнем порядке, напротив, устанавливается равенство в производстве — гениальный музыкант или поэт ткет на фабрике; а экономически два совершенно равные ничтожества разделены пучиной — один на верху роскоши, другой на низу нищеты.

Хорошо тоже то, что я, кажется, давно уже где-то записал, что нелепо говорить об одинаковой обязательности условия, в котором на одной стороне выдача 0,00001 состояния (положим, поденная плата), с другой — целый весь день четырнадцатичасового труда, то есть вся жизнь дня. Я писал и говорил, что правительство, которое требует о обеих сторон одинакого исполнения и казнит одинаково за неисполнение, прямо нарушает истинную справедливость, соблюдая внешнюю. […]

[16 февраля. ] Все та же усталость и равнодушие. Начал шить сапоги. Разговор с Павлом напомнил мне настоящую жизнь: его мальчик с мастером, выстоявший шесть пар сапог в неделю, для чего работает шесть дней по восемнадцати часов от 6 до 12. И это правда. А мы носим эти сапоги.

Сейчас, нынче 16 февраля. Ясная Поляна. 91, зашел к Василью — с разбитыми зубами, нечистота и рубах, и воздуха и холод — главное, вонь — поразили меня, хотя я знаю это давно. Да, на слова либерала, который скажет, что наука, свобода, культура исправит все это, можно отвечать только одно: «Устраивайте, а пока не устроено, мне тяжелее жить с теми, которые живут с избытком, чем с теми, которые живут лишениями. Устраивайте, да поскорее, я буду дожидаться внизу». Ох, ох! Ложь-то, ложь как въелась. Ведь что нужно, чтобы устроить это? Они думают — чтоб всего было много, и хлеба, и табаку, и школ. Но ведь этого мало. Серега, грамотный, украл деньги, чтобы съездить в Москву. Он б……, отец бьет. Константин ленится. Чтоб устроить, мало матерьяльно все переменить, увеличить, надо душу людей переделать, сделать их добрыми, нравственными. А это не скоро устроите, увеличивая матерьяльные блага. Устройство одно — сделать всех добрыми. А чтоб хоть не сделать это, а содействовать этому, едва ли не лучшее средство — уйти от празднующих и живущих п'oтом и кровью братьев и пойти к тем замученным братьям? Не едва ли, а наверно.

Вчера думал:

[…] 2) Читал «Review of Reviews» (отвратительно), но там статья против стачек;^* доказывается, что в Австралии капиталисты победили, стакнувшись. И в самом деле, как ясно, что против стачек стачки, и капиталисты, то есть те, кого защищает власть, сила, всегда будут сильнее. […]

17 февраля. Ясная Поляна. 91. Собрался вчера было ехать в Пирогово, да раздумал. Читал Montaigne^* и Эртеля^*. Первое старо, второе — плохо. Очень не в духе, но хорошо беседовал и с детьми и с Соней, несмотря на то, что она очень беспокойна. Сегодня приехал Ге с женой и картиной. Картина хороша^*. Что за необыкновенная вещь это раздражение — потребность противоречить жене. Теперь 12-й час. Не начинал еще писать. Хочу писать, не поправляя, до конца. С тем, чтобы потом все поправлять сначала. Едва ли выйдет. В «Русских ведомостях» статья Михайловского о вине и табаке^*. Удивительно, что им нужно. Но еще удивительнее, что меня в этом трогает и занимает. Помоги, отец, служить только тебе и ценить только твой суд.

26 февраля. Ясная Поляна. 91. Теперь 10 утра. Думал ночью и сейчас разговаривал с Горбуновым о науке и искусстве.

[…] Вчера прочел место Diderot о том, что люди будут счастливы только тогда, когда у них не будет царей, начальств, законов, моего и твоего^*. Теперь 11-й час.

[1 марта. ] 27, 28 февраля — 1-е марта 91. Ясная Поляна. Третьего дня ездил верхом в Тулу за лекарством и вечером за Левой, Таней и Мамоновой. Утром мало писал; но как будто уяснилось.

[…] Нынче — с утра, после дурной ночи, много и ясно писал о непротивлении злу. Подвигаюсь. Вечером спал и читал Ибсена и Гейне. […]

5 марта. Ясная Поляна. 91. Встал рано, написал прошение Курзику. Ходил. Молюсь. Очень тяжело мне было нынче. Соня говорит о печатании^*, не понимая, как мне это тяжело. Да, это я особенно больно чувствую, потому что мне на душе тяжело. Тяжела дурная барская жизнь, в которой я участвую. Ничего не писал. И не принимался. Читаю Gronlund’a. Недурно, но старо, пошло.